— Берегите себя, девочки… — целуя в щеку то меня, то Натали, повторяла она, будто не слыша, что кондуктор просит пассажиров пройти на свои места. – Лиди, обещай мне, что станешь присматривать за Натали!
В этот момент моя подруга не выдержала и, бросившись к ней на шею, разрыдалась.
— Да-да, — уже нервничая, заверила я, — как только мы доберемся, я первым делом напишу вам.
Почти силой я увлекла Натали за собой в поезд и, стоя на ступеньках, мы еще долго махали Ольге Александровне. Признаться, мне тоже было в этот момент горько: мы обещались вернуться родное заведение самое большее через три недели, но какими они будут – эти недели? Мне казалось, что я уезжаю в новую жизнь.
Усадьба господ Эйвазовых находилась в Псковской губернии. Поездом мы добрались до Пскова уже к вечеру, а на вокзале нас дожидалась карета, отправленная родственниками Натали.
Моя подруга смело смотрела за окно и мыслями была уже там, в своем новом старом доме. Отец Натали был промышленником – очень богатым промышленником – владел заводами на Урале и медными рудниками в Сибири. Он был простым человеком, из мещан, и с самых молодых лет заветной его мечтою, как рассказывала Натали, было обзавестись большой дворянской усадьбой, чтобы хотя бы внешне походить на благородное сословие.
Добирались мы до поместья еще не меньше двух часов, и все это время нас сопровождал ливень, какой бывает только в середине мая, да густеющая ночная темнота. Никто из Эйвазовых нас не встречал у ворот, помогали сойти нам только домашние слуги. Высокий и сильный парень, по виду дворовый, таскал поклажу, а две полные русоволосые девушки снимали с нас накидки и поочередно охали, как де мы вымокли, бедняжки…
Когда же они умолкли, оказалось, что в холле находится еще одна женщина. Она стояла у лестницы – очень всокая, одетая в глухое черное платье и укутанная в цветастый платок до пола. Женщина была молодой, не старше двадцати пяти, и довольно красивой. Светловолосая, с простой, но изящной прической, а глаза ее тяжелым и неприветливым взглядом смотрели на мою подругу, пока что ее не замечавшую.
Сообразив, что на этот раз перед нами хозяйка дома, я тронула Натали за плечо и почтительно опустилась в реверансе. Почему-то я думала, что мачеха Натали окажется гораздо старше и гораздо менее красивой…
Краем глаза я видела, что Натали не сделала поклон вслед за мной, а лишь вскинула голову еще выше.
— Лизавета Тихоновна, я полагаю? – спросила она по-русски и тоном, которого я от моей подруги никак не ожидала.
Дама, названная Лизаветой Тихоновной, изобразила на лице улыбку, подошла к Натали и, неловко обняв ее, поцеловала в обе щеки. Меня почти передернуло от фальши, которая сквозила в каждом ее движении.
— Наташенька, ты так выросла… я едва узнала тебя, - поздоровалась Лизавета Тихоновна тоже по-русски, продолжая рассматривать Натали.
— Разумеется, ведь, когда вы распорядились отослать меня из дома, мне было двенадцать, — с вызовом ответила та. Потом несколько смягчилась и обратилась ко мне уже на французском: - Лиди, познакомься – моя мачеха, Лизавета Тихоновна, третья жена моего папеньки. Если б судьба распорядилась немного по-другому, она могла бы быть нашей соседкой по парте.
Глаза моей подруги горели, а голос становился все звонче – вот-вот она должна была либо расплакаться, либо броситься на мачеху с прямыми упреками. Мне было крайне неудобно присутствовать при этой сцене – я не находила, куда себя деть.
Не знаю, чем бы все закончилось, но в это время на лестнице, ведущей на второй этаж, показался молодой мужчина – отчего-то, едва бросив на него взгляд, я поняла, что это и есть Вася, о котором Натали столько мне рассказывала. Они с сестрой были поразительно похожи: то же субтильное телосложение, тонкая кость, небольшой рост, едва заметные веснушки на щеках и русые с легкой рыжиной пышные волосы.
— Вася! – подтвердила мои догадки Натали, вскрикнула снова по-русски и, подхватив юбку, с порога бросилась ему в объятья. – Васенька, как же я скучала… как папенька, где он? Проводи меня скорее. Ах, постой… — не отпуская его руку, Натали потянула брата ко мне и, схватив свободной рукой мою ладонь, тепло улыбалась, переводя взгляд с его лица на мое: — Васенька, познакомься, m-lle Тальянова, Лидия Гавриловна, моя лучшая подруга. Я так надеюсь, что вы подружитесь – вы самые дорогие мне люди!
— Василий Максимович, — отрекомендовался мне брат Натали.
— Просто Лиди, — присела в реверансе я.
Он поклонился мне очень неловко, по всему было видно, что он простой человек, не привыкший к обществу, да и вообще к посторонним. Право, и мне никогда раньше не доводилось бывать в русской деревне, я плохо представляла, как себя вести с этими людьми. Потому решила вести себя по-простому, от души. Оставив безликие манеры, привитые в Смольном, для других мест.
— Прошу простить меня, Лидия Гавриловна, — продолжил Вася снова по-русски, упорно продолжая именовать меня по имени-отчеству, как это принято в России, — мы знакомимся не при самых приятных обстоятельствах. Мы с Наташей должны идти – папенька очень по ней соскучился.
Тотчас они взбежали вверх по лестнице, сообщив мне, что слуга сейчас же явится и проводит меня в мою комнату.
Я при этих словах недоуменно обернулась на Лизавету Тихоновну – странно, проводить меня вполне могла бы и хозяйка дома, но на нее, стоявшую за моей спиной, Вася вовсе не обратил внимания, будто той и не было здесь. Что за странные отношения в это семье? Будто холодная война…
Воспитание не позволило мне молча дожидаться слугу: я снова обернулась к Лизавете Тихоновне и улыбнулась, мучительно подбирая тему для разговора:
— Я надеюсь, что не слишком обременила вас своим присутствием здесь в такое неподходящее время?
— Нет, что вы! – поспешила заверить мачеха Натали, сейчас выражение ее лица было куда более располагающим. – Но мне заранее придется извиниться перед вами за сцены, свидетелем которых вы обязательно станете. В этой семье не все гладко, как вы заметили.
Видит Бог, мне влезать в их семейные дрязги вовсе не хотелось. А тем более не хотелось, чтобы madame Эйвазова видела во мне соратницу в борьбе с домочадцами. Но, судя по всему, этой участи мне было не избежать.
— Я вижу, что вы более воспитаны, чем моя падчерица, Лида… вы позволите мне вас так называть?
Я не сразу нашлась, что ответить, поскольку никто и никогда меня Лидой не называл. Я знаю, что мое имя – Лидия – не самое типичное для француженки: мама рассказывала, что назвала меня так в честь моей бабушки Лидии Клермон, которая была протестанткой. Лидией Клермон звалась и я, пока жила с родителями, а прибыв в Россию, получила фамилию Тальянова, потому что это якобы была девичья фамилия моей матушки, которая, как сказал Платон Алексеевич, была русской. Не верю этому.
Но с фамилией новой я уже свыклась, а вот то, что имя мое начали коверкать на русский лад, было для меня в новинку.
Лизавета Тихоновна, верно, заметила мое замешательство:
— Я совсем вас заговорила… Должно быть, вы устали с дороги? Позвольте, я вас провожу в вашу комнату?
Позволять мне не хотелось, тем более что лакей уже явился, но и отказать было бы невежливо.
Как я предполагала, Лизавета Тихоновна, шагая впереди меня, не молчала в дороге. Но, как ни странно, порочить Васю или Натали не спешила.
— Это очень старый дом, – рассказывала она, любовно дотрагиваясь до перил парадной лестницы, - построен еще в начале века, и хозяева очень берегли его. Максиму Петровичу, моему мужу, он достался в целости и сохранности. Вы еще не видели здешний парк? Право, нет места красивее.
— Вижу, вы очень любите этот дом?
— Конечно, люблю. Я, видите ли, сирота, - Лизавета Тихоновна, остановившись у одной из дверей, обернулась ко мне, - родители мои погибли очень рано, и своего дома у меня никогда не было. Этот первый.
Она горько улыбнулась, и в этот момент мне стало остро жаль эту женщину, одинокую в собственном доме и никем не любимую. Дай Бог, если хоть муж ее любит. А быть может, я просто увидела в ней родственную душу – я ведь сирота, как и она.
Комната, что мне отвели, была очень милой: затянутые синим стены, кровать с синим же покрывалом, которая показалась мне просто огромной, бюро у окна и мой потрепанный чемодан с одеждой у самых дверей. Миловидная тоненькая девушка с белокурой косой через плечо заканчивала стелить постель, когда я вошла. Увидев меня, она тут же заулыбалась и обратилась ко мне по-русски:
— Ох, и погодка сегодня не заладилась, — с трудом разобрала я русскую простонародную речь. – Верно, устали с дороги? Чайку принести?
— Чайку? – повторила я, делая ударение на первый слог и вспоминая, что «чайка» — это такая птица по-русски.
Я совершенно не понимала, что она от меня хочет: при чем здесь чайки?
