Однако несмотря на этот наглядный пример, Персефону передергивало от отвращения при одной мысли о браке без любви. Она точно знала, что ей нужна будет брачная постель только в случае настоящей страстной любви, и совершенно не могла представить себе последнее. Она наверняка может стать среди родственников предметом насмешек, но уж лучше так, чем отдаться нелюбимому человеку. Ясно, нежеланного мужа она постепенно возненавидит, но будет жить с ним ради детей и достойного положения в обществе.
Желая отвлечься от захватившего ее чувства страха и несогласия, она стала наблюдать за группками переговаривающихся гостей. Люди медленно стекались к южной террасе, откуда открывался впечатляющий вид на далекие уэльские холмы с одной стороны и раскинувшиеся хартфордширские угодья с другой. Многочисленные представители семей Пэндл и Сиборн виднелись повсюду, в совершенно разных группах и парах, они выглядели расслабленными и счастливыми, делились новостями с соседями и друзьями Джека и явно наслаждались хорошей компанией.
Сэр Линсток определенно не зря говорил, что вдовствующая герцогиня осуждает подобные простые удовольствия, особенно если присутствующие не внимают каждому ее слову. И когда старая леди, как и ожидалось, начала выражать возмущение, Персефона на миг перехватила смеющийся взгляд Ровены Тремейн. Добрая часть Пэндлов и Сиборнов тут же окружила ее светлость, и леди Мелисса как хозяйка дома простилась со своей требовательной свекровью.
Наконец вдовствующая герцогиня отбыла с праздника – и с такой помпой, словно это было обязательное условие, чтобы уверить всех в своей важности. Персефона вместе с остальными родственниками снова вернулась на террасу. Внезапно ее охватил жуткий озноб. Ей захотелось ото всех скрыться, спрятаться от насмешливых глаз, которые, казалось, следили за каждым ее движением. Однако она не собиралась трусливо отсиживаться в доме и осталась в саду, хотя ее обнаженные руки покрылись «гусиной кожей» – и это в необычно жаркий день августа. Она медленно прогуливалась по террасе, приветствовала друзей и знакомых и старалась незаметно отыскать в толпе источник своего неопределенного дискомфорта. Наконец подспудное ощущение приближающейся опасности немного притупилось, но тут ее взгляд встретился с невероятно внимательным взглядом Александра Фортина, графа Калверкоума, и это встревожило ее куда сильнее.
Этот человек способен любить только себя самого, с возмущением решила Персефона. Она испытывала к нему больше неприязни, чем к любому другому представителю мужского рода, но честность заставляла ее признать: не он был причиной неприятного чувства опасности. Весь вечер ей казалось, будто невидимый, но безжалостный враг приглядывается к ней, словно снимает мерку для будущего гроба. Да, в присутствии Алекса Фортина ей всегда становилось не по себе, но не его присутствие вызывало напряжение в ней. Нет, скорее какой-то другой человек был источником нависающего зла, это весь день маячило на краю ее сознания.
Честно говоря, Персефоне было трудно сохранять к графу Калверкоуму беспристрастность, он постоянно непонятно чем раздражал ее без малейших усилий со своей стороны. Пожелай чувствительные особы светского общества почаще смотреть в сторону милорда Калверкоума, они наверняка нашли бы его очаровательным, отчужденно-задумчивым романтичным героем. И, сладко содрогаясь от паники и желания при виде его «украшенного» шрамами лица, наверняка на каждом шагу падали бы в обморок. Но девушке для восхищения и понимания необыкновенности этого человека требовалось нечто большее, чем просто сочетание следов нескольких боевых ранений и циничной усмешки.
И все же приходилось признать: он обладал не только мрачной улыбкой и интригующе изуродованным, но по-прежнему очень притягательным лицом, крупным мужским телом с сильными, словно налитыми мускулами. Алекс Фортин имел древний титул, благородно-таинственное прошлое и распространял вокруг себя холодную ауру человека, привыкшего отдавать приказы. Он словно бросал вызов другим людям, демонстрируя жутковатые шрамы на изуродованной половине лица и поврежденный ярко-синий глаз. Его он не собирался чем-либо прикрывать, дабы не нервировать представителей остального мира, когда они смотрели на него, графа Калверкоума.
Персефона говорила себе, что она честна. Но все равно не могла понять, почему он всегда вызывал в ней докучливые мысли, что она несправедлива и мелочна. Этот мужчина представлял собой образцовый прототип героя – или злодея – готических романов. Именно такие произведения некоторые ее соотечественницы обожали до сладкой дрожи. Хотя наверняка сам граф возмутился бы, узнав о приписываемых ему вымышленных достоинствах и недостатках, обладая множеством собственных. Да и она сама уже не была юной впечатлительной девочкой. Персефона слегка улыбнулась при этой мысли, но в какой-то миг сумела остановиться. Не хватало еще, чтобы он решил, будто она бросает ему призывные взгляды. У нее на уме и близко нет ничего подобного!
Совсем неудивительно, что ей мерещатся всякие ужасы, ведь в воздухе витало нечто опасное. Персефона нахмурилась и с достоинством пошла прочь, избегая пронзительного взгляда графа. Девушка быстро оказалась на другой стороне террасы и снова вошла в роль члена хозяйской семьи для светского общества и половины местной знати. Гости до сих пор слонялись по безукоризненно ухоженным лужайкам усадьбы. Но даже несмотря на эту дистанцию, ей все равно было не уйти от этой темы: большинство присутствующих очень любопытствовало насчет затворничества графа Калверкоума.
В подтверждение своей любви к одиночеству он старался как можно дольше избегать внимания аристократии и местной знати. Персефона вообще удивлялась его согласию стать шафером Джека и публичному появлению на свадьбе. Она старалась убедить себя: нельзя обвинять графа за то, что он занял место, по праву принадлежащее ее старшему брату Ричарду. Из их жизни Рич испарился три года назад и до сего времени не напомнил о себе ни единым словечком. Только поэтому Джек попросил своего друга юности Александра Фортина занять место шафера, предназначавшееся кузену. Джек и Рич были близки, как родные братья, и провели вместе всю свою бурную юность и в Оксфорде, и в разудалой лондонской жизни, полной распутства и развлечений. А когда им обоим это наскучило, Рич отправился на поиски приключений, а Джеку пришлось принять все тяготы высокого положения герцога, лендлорда, аристократа и соответственно изменить свое поведение.
Надо признать, Персефона все же восхищалась смелостью графа-затворника – он не отказался исполнить для своего друга обязанность, которой пренебрег ее брат. Но это вовсе не предполагало с ее стороны особенную внимательность или симпатию. К счастью, у нее хватало здравого смысла не интересоваться этим волком-одиночкой. Он же сосредоточил на ней свое пристальное внимание, и девушка даже сердито взглянула в его сторону. Оказалось, он как раз смотрел на нее и удивленно поднял бровь, словно намекая: не надо его обвинять за собственные своенравные мысли. С желанием доказать свое совершенное безразличие Персефона повернулась спиной к этому раздражающему ее мужчине и снова принялась за свои обязанности – очаровывать гостей Джека.
