– Я не хочу потерять свой блокнот и шкатулку с драгоценностями, – пожаловалась Талли, крепче прижимая к себе бюро. – И кому-то из нас лучше стоять на страже возле нашего экипажа, если мы не хотим обнаружить, что герцогиня добралась туда и готова отправить наши сундуки в фургоны под ящики с посудой – и настоять на том, чтобы тетушку Минти тоже переместили куда-нибудь.
– Она не посмеет! – заявила Пиппин, тем не менее, бросив нервный взгляд на Фелисити. – Думаю, она слишком занята, чтобы замечать наши бедные пожитки.
В ответ Талли всего лишь посмотрела на кузину, выгнув бровь.
– О, Боже, ты права. – Пиппин нахмурила брови. – Гляди, она прямо сейчас посылает сюда какого-то беднягу.
Пробормотав себе под нос любимое русское ругательство, Талли решительно заняла позицию перед экипажем, который они с Пиппин делили с пожилой компаньонкой, тетушкой Минти.
Шаги лакея замедлились, когда он приблизился к ним и обнаружил, что оказался перед двумя молодыми девушками.
– И что же, по вашему мнению, вы делаете? – спросила Талли, передавая свое бюро Пиппин и подхватывая на руки Брута.
Молодой человек опустил голову.
– Что ж, мисс, это приказ ее светлости. Я пришел за сундуками и вашей тетушкой. – Он протянул руку к двери экипажа, но Талли сделала шаг и оказалась на его пути.
– Наплевать на ее светлость! Вы не откроете эту дверь!
Брут добавил к ее словам угрожающее рычание. Ну, настолько угрожающее, насколько мог издать песик, помещающийся в коробке для шляпы – и в не слишком большой коробке при том.
Тем не менее, этого оказалось достаточно, чтобы заставить лакея отдернуть руку, потому что маленькая собачка Талли заработала себе среди слуг герцога репутацию «злобной мелкой неприятности».
Талли бросила раздраженный взгляд в сторону сестры, которая прямо сейчас спорила с кучером фургона по поводу правильной расстановки сундуков, а затем свирепо уставилась на злополучного слугу.
– Наша тетушка Минти спит. Ее нельзя беспокоить.
И все же лакей настаивал на своем.
– Мисс, я не могу вернуться туда, не имея ничего в руках. – Он понизил голос и умоляюще произнес: – Она спустит с меня шкуру.
О Боже. Бедняга прав. Фелисити спустит с него шкуру.
Талли вздохнула и пожалела, что самым заветным желанием ее сестры было выйти замуж за герцога, а не за портного или мясника. Честно говоря, ее близняшка стала настоящим тираном с тех пор, как обвенчалась с Холлиндрейком. Не то чтобы она совсем перестала быть милой, просто… ну, теперь, когда Фелисити на самом деле оказалась герцогиней, она сделалась чрезвычайно несговорчивой, еще в большей степени, чем тогда, когда они жили в бедности на Брук-стрит.
Если в такое вообще возможно поверить.
– Пожалуйста, мисс, – умолял ее лакей. – Разве нет ничего, без чего вы можете обойтись?
Талли изучила багаж, привязанный сзади элегантного ландо.
– Возьмите вон тот большой – этот сундук отвечает ее требованиям и должен будет помочь сбалансировать всю ту неразбериху, которую она создала в фургоне.
Мужчина в знак уважения приподнял шляпу и едва не расплакался от облегчения, заполучив что-то, что он мог отнести обратно своей хозяйке с непростым характером.
Когда слуга счастливо заковылял прочь, сгибаясь под тяжестью вещей Талли, Пиппин склонилась к кузине и произнесла:
– На самом деле тебе не нужно было приносить такую большую жертву.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Талли, наблюдая за тем, как губы ее сестры расплылись в улыбке при появлении еще одного сундука, который можно было переместить с место на место.
– Не нужно было отдавать свою одежду, чтобы удержать Фелисити на расстоянии.
– Это не совсем жертва, – проговорила Талли, снова опуская Брута на землю и забирая бюро у Пиппин.
– Как так?
– Потому что если она потеряет мой сундук, то будет должна мне новый гардероб.
Пиппин рассмеялась, в уголках ее голубых глаз появились морщинки.
– А я-то подумала, что ты легла на жертвенный алтарь ради меня. – Она заправила обратно под шляпку выбившийся локон светлых волос.
– Едва ли, – ответила Талли, махнув затянутой в перчатку рукой, ее взгляд порхал по сваленному в кучу багажу, а затем остановился на женщине, стоявшей в тени большого дерева на другом конце двора.
Ростом примерно с Талли, со стройной фигурой, леди носила вдовий траур – черные одежды с головы до ног. Определить ее возраст было почти невозможно, так как ее лицо пряталось в тени широких полей элегантной шляпки, но Талли обнаружила, что заинтригована аристократическими очертаниями носа и острым подбородком леди, придававшими ее угловатому лицу своеобразную исключительность.
Талли, обладавшей творческими способностями, нравились необычные лица, и она немедленно начала запоминать и каталогизировать черты лица леди, чтобы потом, когда у нее будет время, сделать набросок.
Но пока Талли изучала женщину, что-то в ее поведении показалось ей странным. Вместо угрюмого, скорбного выражения на лице, какого можно было ожидать от женщины в трауре, таинственная леди наблюдала за происходящим во дворе так, словно что-то подсчитывала, ее рука в перчатке вцепилась в шишковатую, толстую кору каштана, под которым она стояла.
По всей вероятности, размышляла Талли, дама, словно ястреб, не спускала глаз со своего багажа.
Как раз в этот момент вдова повернулась и сказала что-то огромному мужчине, стоявшему позади нее – слуге, судя по одежде, – прищелкнув пальцами и быстро произнося слова, а затем указав на почтовую карету.
Талли тоже посмотрела на черный экипаж, а затем перевела взгляд обратно на леди, не в силах отделаться от ощущения, что здесь что-то было не так – что под черным бомбазином1 вдова скрывает нечто большее, чем горе.
Кроме того, было в этой женщине что-то смутно знакомое. Словно Талли видела ее лицо прежде. Где-то еще. Но перед тем как она смогла вспомнить, где встречала вдову, Пиппин толкнула ее локтем.
– Талли, ты меня слушаешь? – спросила она. – Хочешь, чтобы я принесла чаю или нет?
– Гм, ах, нет, – ответила Талли, тотчас же отвлекаясь от размышлений.
– Ты уверена? – настаивала ее кузина.
Талли снова посмотрела на нее.
– О, извини. Да, мне бы очень этого хотелось.
Пиппин открыла дверь экипажа, подхватила обе корзинки с чайницами и начала беспорядочно пробираться в гостиницу, в то время как Талли осталась охранять карету.
А на самом деле ей хотелось – и она с удовольствием поведала бы об этом Пиппин или любому человеку, который выслушал бы ее, – отделаться от этого цирка. И не проводить лето в Холлиндрейк-Хаусе.
Девушка подтолкнула туфелькой валявшийся камешек и вздохнула.
Загородная вечеринка. Талли позволила себе не согласиться. Вечеринка подразумевала событие, наполненное радостью и развлечениями. А то, что планировала ее сестра, просто-напросто будет для Фелисити возможностью покуражиться над всеми, кто пессимистично относился к ее великой идее выйти замуж за герцога.
Талли фыркнула неподобающим для леди образом. Если бы на этом интриги сестры закончились, то положение было бы терпимым, но она знала, что Фелисити планировала на самом деле – для нее эта загородная вечеринка окажется всего лишь еще одним способом всем назло заниматься устройством браков.
О, я должна была сжечь эту ее гнусную «Холостяцкую Хронику», когда у меня был шанс.
Потому что именно этот ужасный дневник Фелисити, тот, который она вела годами, записывая все внешние качества и материальные блага лордов и джентльменов из общества, представлял собой все то, что негативно отражалось на понятии брака – по крайней мере, с точки зрения Талли.
Что случилось с любовью с первого взгляда? С попыткой найти мужчину, который воспламенит воображение, сердце и душу?
Нет, вместо этого Талли придется провести следующие две недели в окружении идеально подходящих партий. Мужчин, специально отобранных Фелисити за их происхождение, богатство и положение в обществе.
