До мозолей на пальцах.
Кузины, правда, пытались переложить эту работу исключительно на меня, мотивируя тем, что благородным девам не пристало иметь мозоли. Ведь к ним, наверняка, скоро приедут свататься благородные рыцари, молодые и красивые (а как же иначе!). Меня, дочь рыцаря, за благородную деву, видимо, не считали. Но у бабушки такие номера не проходили никогда. Чтобы приструнить строптивиц, ей даже не приходилось напоминать, что возрастом «девы» еще не вышли, и рыцарей своих им ждать лет так через пять. А если шерсти удавалось состричь больше обычного, то пряли все, даже вредная тетка Агнесс. А уж она-то не упускала случая напомнить даже бабушке, кто станет следующей хозяйкой хутора.
Особенно я любила, когда бабушке удавалось сэкономить монетку-другую и купить на ярмарке тонких ниток. Тогда она доставала свои коклюшки и плела волшебной красоты кружева. Эти кружева напоминали узоры, которые рисовал на наших окнах зимой редкий мороз. Бабушка учила и нас, но покупные нитки были дорогими, а из грубых самодельных ниток выходило, несмотря на все старания, совершенно не то. Конечно, эти кружева потом никто из нас, детей, не носил, только бабушка и тети на праздники одевали свои красивые накидки. Остальное бабушка укладывала в сундук, на приданое нам, как она говорила.
Впрочем, на многое я не рассчитывала, потому что прошлым летом тетя Агнесс снова родила девочку. Теперь приданное надо было готовить на четырех внучек, да еще думать, как потом разделить хозяйство между кузенами. Дяде Виллему повезло, ему наследством делиться ни с кем не надо будет, не то что Хайко и Айко. Порой, когда кузины вновь начинали рассуждать о будущих женихах, я ловила на себе грустный бабушкин взгляд. Я уже была достаточно взрослой, чтобы понимать, о чем она думала. Молодых прекрасных рыцарей на всех не хватает. А если и хватит, то что ж… рыцарская доля опасна. Моя мама женой рыцаря уже побывала.
Так продолжалось из года в год, пока однажды не случилось невероятное событие. Приехала моя мама! Мы ни разу не виделись с того самого дня, когда она уезжала к своей нанимательнице. Слишком дорого было путешествовать по стране. Слишком ненадежно для одинокой женщины, пусть и почтенной вдовы. Только короткие письма дважды в год, да маленький кошелек с деньгами на мое содержание получали мы все это время. Кошелек дед забирал сразу, громко рассуждая о том, что мать могла бы и получше меня содержать, жру, как в прорву, и одежды на меня не напасешься… К вечеру дед уже был навеселе и намного добрее. Он собирал внуков вокруг себя и начинал рассказывать истории о добрых старых временах, когда он с господином ходил в славные походы. Я знала, что тогда у бабушки появлялся шанс забрать кошелек с остатками денег и спрятать, куда она их обычно прятала. А письмо дядя Виллем читал нам в ближайшее воскресенье, после службы. Ничего интересного там обычно не было, но мне все равно было жаль, что мне его даже подержать в руках не давали. Это же было письмо от мамы!
И вдруг мама приехала сама. Я даже не сразу поняла, что эта прекрасная дама, выходящая из кареты — моя мама. С ней была еще какая-то женщина, которая все время брезгливо морщила нос и называла маму «фрау баронин». Мама приехала не с пустыми руками, а привезла подарки: красивую шаль и серебряную брошку для бабушки и куклу для меня.
Дедушке она отдала очередной кошелек, а на теток даже не посмотрела. О чем они говорили, я сначала не слышала. В это время бабушка наскоро отмывала меня в каморке за кухней. Мои старые вещи она унесла и вернулась с нарядным платьем, которое раньше одевала по воскресеньям кузина Хельге. Я не представляла, что должно было случиться, чтобы тетя Агнесс без скандала отдала это платье. Впрочем, скандал все-таки случился.
Из доносящихся из парадной комнаты криков я поняла, что мама снова вышла замуж. И теперь приехала, чтобы забрать меня с собой. Насовсем. И что ей очень не понравилось, в каком виде она нашла меня по приезде. И что дедушка совсем не изменился, все такой же старый эгоист (так она сказала). А потом ее стало не слышно, зато вопили тетки. Но их уже никто не слушал. Мама взяла меня за руку, тепло простилась с бабушкой и мы погрузились в карету. Бабушка еще пыталась сунуть нам сверток с кружевами, но мама с грустной улыбкой покачала головой: «Оставь для девочек. ТАМ они ей нужны не будут». Так я и запомнила бабушку, стоящую у резных ворот и смотрящую вслед нашей карете. И тетку Ирмгард, бегущую следом, словно она не старая дева, а деревенский сорванец, и выкрикивающую какие-то проклятия. Мы отправились в загадочное «ТАМ».
Новым мужем мамы стал тот самый барон, родственник ее нанимательницы. Барон оказался добрым и солидным дядькой, к тому же, обеспеченным и с хорошими связями. Несколько лет тому назад он овдовел. Меня он принял хорошо, особенно воспитывать не пытался, считая, что воспитание девочек — женское дело. Но заботился о том, чтобы у нас было все необходимое и даже иногда находил время, чтобы отвечать на мои бесконечные «почему». У меня теперь были собственная комната, свои игрушки и даже свои няня Ельза и горничная Кати. Похоже, мама ему по-настоящему нравилась, раз он считал необходимым так баловать меня.
Однако, одно обстоятельство все же отравляло мое счастье. У барона была дочка, всего на два года старше меня. Лили выглядела настоящим ангелочком, и только я знала, что грозит тому, кто осмелится перейти ей дорогу.
Поначалу я обрадовалась, думала, что у меня появится настоящая сестричка, как у кузины Хельге, с которой они постоянно дружили против меня. И мы будем вместе играть и учиться, как обещала мне мама. Но оказалось, что Лили мне совсем не рада.
Со мной она играть отказалась, сказала, что не общается с чернью. А когда я сказала, что мои папа и дедушка были рыцарями, она только рассмеялась. У нее папа был бароном, и оба дедушки были баронами, и ее тетя была замужем за самим графом. Лично я ни одного графа в жизни не видела, а господин барон, когда я его спросила, рассмеялся и сказал, что ничего
