Она торопливо стянула с головы парик, смыла театральный грим с лица, соскребла черную резину с зубов. В следующую секунду она сбросила с себя жаркую, подбитую ватой одежду, в которой выглядела такой толстой, натянула панталоны и нижние юбки из превосходного батиста, белый льняной корсет, который она зашнуровывала спереди, а затем сшитую на заказ юбку из голубого сержа[1], отделанную черным бисером. На светло-зеленую шелковую блузку она накинула жакет из голубого сержа, отделанный зеленым блестящим бархатом.
Когда она завязывала темно-синий кожаный пояс, в дверь постучали.
– Войдите, – крикнула она.
Преподобный отец Томас открыл дверь и остановился на пороге, глядя на стоящую перед ним женщину. Мисс Хьюстон Чандлер была высокой, стройной и красивой молодой женщиной, с темно-каштановыми волосами с рыжеватыми прядями, широко посаженными голубовато-зеленоватыми глазами, прямым аристократическим носом и небольшим ртом безупречной формы..
– Итак, Сэйди пропала до будущей недели, – улыбнулся преподобный отец:
– А теперь, Хьюстон, вам пора. Ваш отец…
– Отчим, – поправила она.
– Да, отчим, но, его гнев будет не меньшим, как бы мы его ни называли.
– Энн и Тайя уже вернулись со своими повозками?
– Давно. А теперь уходите отсюда.
– Да, сэр, – она улыбнулась. – До следующей среды, – бросила она, выходя через парадную дверь, и торопливо направилась домой.
Май 1892 года
Хьюстон Чандлер прошла почти полтора квартала, стараясь выглядеть как можно более спокойной, и остановилась перед трехэтажным домом в викторианском стиле, который в городе называли Особняком Чандлеров. Приведя себя в порядок и поправив прическу, она поднялась по ступеням.
Она оставила свой зонтик в маленькой прихожей и, направляясь в комнату, услышала, как отчим закричал на ее сестру:
– У себя дома я не потерплю таких выражений! Ты называешь себя врачом и думаешь, что это дает тебе право вести себя неприлично, – но не в моем доме! – кричал Дункан Гейтс.
Блейр Чандлер, похожая как две капли воды на свою сестру-близняшку, смотрела на мужчину, который был на несколько дюймов ниже ее, но был крепок как камень.
– С каких это пор это ваш дом? Отец мой… Хьюстон вошла в гостиную и встала между сестрой и отчимом.
– Не пора ли обедать? Думаю, нам надо идти. Повернувшись спиной к отчиму, она умоляюще взглянула на сестру.
Блейр отвернулась от них, явно раздраженная. Дункан взял Хьюстон под руку и провел ее по лестнице в столовую.
– У меня есть по крайней мере одна порядочная дочь.
Хьюстон поморщилась, услышав это часто повторяемую фразу. Она не любила, когда ее сравнивали с Блейр, но еще меньше она любила, когда сравнение было в ее пользу.
Они сели за большой обеденный стол красного дерева, уставленный хрусталем, фарфором и серебряными приборами. Дункан сидел во главе. Опал Гейтс в конце, а сестры напротив друг друга по сторонам стола. Мистер Гейтс тут же принялся за свое.
– Тебе необходимо подумать, как бы порадовать свою мать, – сказал Дункан, пристально глядя на Блейр, в то время как перед ним ставили одиннадцатифунтовый кусок жареного мяса. Он взял нож и вилку. – Неужели ты такая эгоистка, что больше ни о ком не заботишься? Значит ли для тебя что-нибудь мать?
Крепко сжав губы, Блейр посмотрела на мать. Опал была лишь бледной копией своих прекрасных дочери. Было ясно, что если у нее и был когда-то дух, то он либо весь вышел, либо был глубоко похоронен.
– Мама, – сказала Блейр, – ты хочешь, чтобы я вернулась в Чандлер, вышла замуж за какого-нибудь толстого банкира, родила дюжину детей и бросила медицину?
Опал нежно улыбнулась дочери и взяла порцию баклажанов с блюда, которое держала перед ней служанка.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, дорогая, и я считаю, что твое желание спасать жизни людей очень благородно.
Блейр с торжеством перевела взгляд на отчима.
– Хьюстон махнула рукой на свою жизнь, только чтобы угодить вам. Этого вам недостаточно? Вы и меня хотите сломать?
– Хьюстон! – взорвался Дункан, сжимая большой столовый нож, так что суставы его пальцев побелели. – И ты позволяешь своей сестре говорить такие вещи?
Хьюстон посмотрела сначала на сестру, а потом на отчима. Ни при каких обстоятельствах не собиралась она становиться на чью-либо сторону. После свадьбы Блейр вернется обратно в Пенсильванию, а Хьюстон останется здесь со своим отчимом. К счастью, она услышала, как внизу служанка объявила о прибытии доктора Лиандера Вестфилда.
Хьюстон поспешила встать.
– Сьюзен, – сказала она прислуживающей девушке, – поставь еще один прибор.
Лиандер вошел в комнату большими, уверенными шагами. Он был высок, строен, смугл и необычайно красив – с зелеными глазами, «за которые стоит умереть», как выразилась однажды одна из подруг Хьюстон, и имел столь самоуверенный вид, что женщины на улице останавливались и смотрели ему вслед Он поздоровался с мистером и миссис Гейтс.
Потом Лиандер наклонился через стол и поцеловал Хьюстон в щеку. Публично поцеловать женщину, пусть даже свою жену, и уж, конечно, свою невесту, считалось возмутительным, но Лиандер распространял вокруг себя некую атмосферу, которая позволяла ему безнаказанно делать вещи, непозволительные для других мужчин.
– Ты пообедаешь с нами? – вежливо спросила Хьюстон, указывая на место около себя.
– Я уже ел, но, пожалуй, я выпил бы с вами чашечку кофе. Здравствуй, Блейр, – сказал он, садясь напротив.
Вместо ответа Блейр только взглянула на него, продолжая ковырять вилкой в тарелке.
– Блейр, ты будешь разговаривать с Лиандером как положено! – приказал Дункан.
– Все в порядке, мистер Гейтс, – ответил Лиандер любезно, но глядя на Блейр в замешательстве. Он улыбнулся Хьюстон. – Ты сегодня красивая, как невеста.
– Как невеста! – выдохнула Блейр и чуть не опрокинула стул, выбегая из комнаты.
– Что это еще за… – начал Дункан, кладя вилку и пытаясь встать.
Но Хьюстон остановила его.
– Пожалуйста, не надо. Что-то ее сильно беспокоит. Может быть, она скучает по своим друзьям в Пенсильвании. Лиандер, кажется, ты хотел поговорить со мной по поводу свадьбы? Не могли бы мы пойти сейчас?
– Конечно.
Лиандер в молчании проводил ее до ожидавшей его коляски, взял вожжи, и они поехали вверх по крутому подъему Второй улицы, пока не остановились в одном из многочисленных тупичков Чандлера. Уже темнело, и горный воздух становился все прохладнее. Хьюстон отодвинулась в угол экипажа.
– А теперь скажи мне, что происходит, – сказал он, привязывая вожжи. Он поставил коляску на тормоз и повернулся к девушке. – Мне кажется, что ты расстроена не меньше Блейр.
