— Вернон! Какой приятный сюрприз!
— А что в этом удивительного? — спросил он, подняв черные брови. — Разве ты не просила меня приехать?
Леди Бакстед удержала на губах улыбку, но ответила с заметным налетом язвительности:
— Конечно, просила, но это было уже столько дней назад, что я решила, ты в отъезде.
— Ничего подобного, — улыбнулся он в ответ как можно ласковее.
Леди Бакстед решила, что будет благоразумнее не заметить его явной провокации. Она указала на диван, приглашая брата пройти и сесть. Но вместо этого он прошел к камину, прислонился к нему, протянув к огню руки.
— Я ненадолго, Луиза. Что тебе нужно от меня?
Леди Бакстед собиралась перейти к своей просьбе постепенно, и этот прямой вопрос разозлил ее, так как смешал планы. Она колебалась, он взглянул на нее, огонь отражался в ее твердых серых глазах, и повторил:
— Так что же?
Ей не пришлось сразу же отвечать на его вопрос, так как вошел дворецкий с напитками, на его взгляд подобающими случаю. Пока он ставил тяжелый поднос и доверительным голосом привилегированного слуги сообщил маркизу, что принес и Mountain и шерри, у нее было время пересмотреть свой план, а также заметить, что ее брат явился к ней в бриджах и сапогах, костюм такой же предосудительно развязный, как и само его появление в комнате. И то, что сапоги были тщательно начищены, галстук изящно повязан, а сюртук великолепно сидел на нем, только усилило ее досаду. Было бы простительно, если бы он вообще был небрежен в одежде. Ее оскорбило то, что он посчитал необходимым надеть к ней соответствующий костюм для утренних визитов. Но не было никого элегантнее ее брата, чьему стилю подражали многие щеголи и который очень даже заботился о своем внешнем виде. Однажды в минуту раздражения она спросила у него, интересует ли его вообще что-нибудь, кроме одежды. На что он ответил, что кроме одежды, которая, естественно, имеет для него первостепенное значение, еще его интересуют лошади.
Он подошел к столику и, поскольку лакей ушел, повернув голову, спросил:
— Шерри, Луиза?
— Мой дорогой Вернон, тебе следует наконец запомнить, что я не пью шерри.
— В самом деле? Но у меня такая скверная память!
— Но не тогда, когда ты считаешь нужным запомнить что-то!
— О да, это верно! — согласился он. Он посмотрел на ее плотно сжатые губы и густеющий румянец и вдруг расхохотался. — До чего же ты глупа, сестрица. Никто еще с такой готовностью не поддавался на мои крючки, как ты! Так что же ты выпьешь? Малаги?
— Немного ликера, если ты будешь так любезен налить мне, — сказала она, стараясь сдержаться.
— Это так несвойственно мне, но я буду любезен. Как ужасно пить в это время суток, как, впрочем, и в любое другое время, — добавил он. Он подал ей бокал с ленивой грацией прирожденного атлета. — Кстати, сколько уже времени? Не тяни, я не хочу, чтобы мои лошади замерзли.
— Может быть, ты присядешь? — сказала она раздраженно.
— Хорошо, но, ради Бога, короче, — ответил он, усаживаясь в кресло напротив камина.
— Мне нужна твоя помощь, Алверсток.
— Это, дорогая Луиза, я понял из твоего письма, — ответил он с подчеркнутой любезностью. — Конечно, ты могла опять затеять мое сватовство с какой-нибудь бестолковой дочкой одной из твоих приятельниц, но письмо было написано в таких любезных выражениях, что я сразу понял: тебе что-то нужно от меня.
— По-моему, я должна быть тебе очень признательна за то, что ты вообще вспомнил о том, что я просила тебя приехать ко мне! — сказала она, испепеляя его взглядом.
— Ты не представляешь, Луиза, как я был бы счастлив заслужить твою признательность, но, увы, она принадлежит не мне. Тревор напомнил мне об этом.
— Ты хочешь сказать, что мистер Тревор читал мое письмо? — с негодованием воскликнула леди Бакстед. — Твой секретарь?
— Я плачу ему за то, чтобы он читал мои письма, — объяснил лорд.
— Но не письма от самых близких.
— Конечно нет, те я читаю сам, — согласился он.
Она задохнулась.
— Негод… — леди Бакстед запнулась и с большим трудом постаралась взять себя в руки. Героическим усилием воли она сумела вернуть на лицо улыбку и игриво произнесла:
— Негодный! Я не позволю тебе вывести меня из себя. Я хочу поговорить с тобой о Джейн!
— А кто это, черт возьми? Ах да, это одна из твоих девочек!
— Моя старшая дочь, и, позволь напомнить тебе, твоя племянница, Алверсток!
— Не стоило, Луиза, я уже вспомнил сам!
— В этом сезоне я вывожу мое милое дитя в свет, — объяснила она, не обращая внимания на его реплику. — Я, конечно, представлю ее во дворце, если ее величество еще будет давать балы, но, говорят, здоровье королевы так неважно, что…
— Тебе надо будет что-то сделать с ее веснушками, если это та, о которой я думаю, — перебил он ее. — Ты не пробовала лимонную воду?
— Я пригласила тебя не для того, чтобы обсуждать ее недостатки! — огрызнулась она.
— Так зачем же все-таки ты меня пригласила?
— Попросить тебя устроить в ее честь бал в Алверсток-хауз! — раскрыла она свои карты.
— Что?
— Я знаю, что ты хочешь сказать, но только подумай, Вернон! Она твоя племянница, и где же, как не в Алверсток-хауз, устраивать ее первый бал?
— Здесь! — без колебаний ответил он.
— О, не будь таким несговорчивым! Здесь не поместится больше тридцати танцующих пар. Только подумай, какая это будет толкотня и суета!
— Что же с того, — ответил лорд.
— Но ведь это не идет ни в какое сравнение! Я имею в виду, что здесь мне придется убрать всю мебель из гостиной, а еще нужны столовая для ужина и приемная для дамской комнаты. А Алверсток-хауз, где такой прекрасный бальный зал! И в конце концов, я раньше жила в этом доме!
— Но в этом доме теперь живу я, — сказал маркиз. — И я не желаю в своем доме, как ты верно заметила, толкотни и суеты, которые там царили во времена балов, устраиваемых для Августы, тебя и Элизы. Так что мой ответ, дорогая сестра, — нет!
— У тебя совершенно нет родственных чувств! — трагически произнесла она.
Он достал из кармана эмалированную табакерку и стал критически изучать рисунок на ее крышке.
— Ты совершенно права, абсолютно нет. Интересно, не сделал ли я ошибку, что купил ее? Сначала она мне нравилась, но теперь я нахожу ее безвкусной.
Он вздохнул и открыл табакерку привычным движением большого пальца.
— И больше всего мне не нравится этот табак, — сказал он, поднося к носу крошечную щепотку. — Вы можете, конечно, говорить, что лучше знаете, какой сорт мне подсунуть, но я убежден: каждый должен сам смешивать свой табак.
