— Мисс Тэйт поедет с прислугой.
Тон графа звучал непререкаемо, квадратная челюсть закаменела, Пруденс было знакомо это выражение. В минуты упрямства милое личико Ровены становилось таким же.
Виктория недоуменно распахнула глаза:
— Пруденс поедет с нами.
— Вздор! К нам желает присоединиться герцог Плимут, а места мало.
Пруденс положила руки на плечи Виктории. По худому телу девушки пробежала дрожь, и Пруденс похолодела, уверенная, что Виктория сейчас закатит истерику вроде тех, что устраивала в детстве, когда родные называли ее деточкой или когда ей хотелось получить самую большую конфету в кондитерской. Даже в свои восемнадцать Виктория не стеснялась громко выразить неудовольствие, если считала, что ситуация это оправдывает. Но внезапно она растеряла всю решимость, и нижняя губа задрожала.
— Все будет хорошо, — прошептала Пруденс. — Я поеду со слугами и встречу тебя дома.
Но дома она закрутилась, помогая дворецкому Ходжкинсу и экономке миссис Таннин, и только мельком видела Ровену и Викторию, которые стояли в мраморном холле, встречая прибывающих на поминки. Приглушенно выразив соболезнования, гости шли направо, в бело-зеленую гостиную, или налево, в парадную столовую, где неприлично объедались.
Пруденс ловко лавировала в толпе, приглядывая, чтобы гости не испытывали недостатка в портвейне, бренди и глинтвейне. Лакей Карл разносил блюда с запеченными устрицами и крокетами, а на буфете выстроились серебряные тарелки с имбирными бисквитами из Биаррица и бельгийским шоколадом.
С утра дом украсили оранжерейными цветами. Везде стояли задрапированные черным вазы с лилиями, а в столовой на обеденном столе огромная серебряная чаша ломилась от белых хризантем. От запаха у Пруденс свело желудок; она сомневалась, что когда-нибудь вновь будет наслаждаться ароматом цветов.
Занимаясь рутинными делами, Пруденс заметила, что гости, за исключением ближайших друзей сэра Филипа, выразивших ей сердечные соболезнования, смотрели сквозь нее, как будто ее не было вовсе. Когда женщина с острым личиком под черным бархатным тюрбаном вручила ей пустой бокал, Пруденс поняла, почему превратилась в невидимку.
Друзья графа считали ее прислугой.
Она стояла посреди просторного мраморного холла, сжимая бокал из уотерфордского стекла, и слезы подступали к глазам. Пруденс не знала, смеяться или плакать.
Она поставила бокал на ближайший столик и спряталась в укромной нише вблизи витой лестницы красного дерева. Приложив ладони к пылавшим щекам, Пруденс сделала несколько глубоких вдохов.
— Конечно, я знакома с дочерями покойного, — произнес женский голос, прозвучавший очень близко к ее убежищу. — Минувшим летом они с графской семьей были на приеме в Стэнтоне, но я не знаю девушку, которая сидела с ними на службе.
— Это дочь гувернантки, — ответила другая женщина. — Сэр Филип воспитывал ее как родную и оставил при себе даже после смерти матери. Та умерла несколько лет назад. Можете себе представить? Он всегда тяготел к либеральным идеям. В Лондоне его дочери творили, что им вздумается.
Голоса приблизились, и Пруденс вжалась в нишу.
— Как странно. Они казались очень милыми девушками.
— О да, они вполне милы. Но я слышала, что старшая состоит в Национальном союзе суфражисток, а младшая порой рассуждает о странных вещах. Часто затевает разговоры на темы, о которых девицам и думать не подобает. Разглагольствует о растениях, травах и тому подобном. И она очень впечатлительна. Вы понимаете, о чем я говорю.
— Я ни разу не видела их ни в Саммерсете, ни на сезонных балах.
— Конечно нет, — прыснула одна из женщин. — Вы же не думаете, что сэр Филип хотел подвести графа?
Голоса удалились, и Пруденс прислонилась к стене, чуть не опрокинув столик с мраморной статуэткой Цирцеи. Девушка поправила безделушку, ее щеки горели огнем. Что имели в виду эти женщины, когда говорили, что сэр Филип не хотел подвести графа? Пруденс отчаянно не хотелось покидать укрытие, но было бы несправедливо взвалить всю работу на Ходжкинса и миссис Таннин. У них тоже горе.
Выбросив подслушанный разговор из головы, Пруденс поспешила в кладовую и взяла с полки две бутылки портвейна. Пруденс стерла с них пыль и отнесла в буфетную, чтобы Ходжкинс перелил вино в графины.
Покончив с этим, девушка решила, что с нее хватит. Пускай она покойному не дочь, но все равно часть семьи. Пруденс остро нуждалась в обществе Ровены и Виктории, чтобы забыть о звеневших в ушах обидных словах. Она завернула за угол и чуть не столкнулась с мужчиной, который надевал черное пальто.
— Прошу прощения.
Пруденс хотела обойти гостя, но вдруг поняла, что именно он разглядывал ее во время службы. От обсидиановой черноты его глаз у нее перехватило дыхание.
— Нет, это я виноват. Хотел ускользнуть через черный ход. — Молодой человек посмотрел на Пруденс и покраснел, когда узнал ее. — Извините. Я имел в виду, что не хотел доставлять семье усопшего излишнее беспокойство. Я плохо знал сэра Филипа.
— Тогда почему вы здесь?
Щеки Пруденс вспыхнули от собственной грубости. Что на нее нашло? Юноша стоял так близко, что она не могла ни соображать, ни даже дышать. Она отступила на шаг.
— Моя мать болеет и захотела, чтобы я отдал дань уважения. Родители хорошо знают графа, а я дружен с его сыном Колином.
— Ах вот оно что.
Девушка рискнула бросить взгляд на лицо гостя. Напомаженные каштановые кудри спадали на высокий лоб, под ними вопросительно вздымались брови. Молодой человек не сводил с нее глаз, и Пруденс гадала, испытывает ли он ту же неловкость. Момент затянулся. Сердце Пруденс колотилось все сильнее. Наконец она отвела глаза:
— Спасибо вам.
Она посторонилась, чтобы пройти, но гость придержал ее за локоть.
— Постойте. — Он чуть не молил. — Я даже не знаю, как вас зовут.
— Пруденс. — Она отняла руку и устремилась по коридору.
— Но кто вы? — донеслось сзади.
Пруденс не могла ответить, ибо уже не понимала сама. Она нашла сестер на прежнем месте, в мраморном холле. Пруденс охватила тревога при виде Виктории, стоявшей у кадки с высокой пальмой. Она поспешила к графу, который беседовал с костлявым джентльменом в цилиндре.
— Прошу прощения, сэр, — прошептала она.
Граф продолжал говорить, хотя и покосился на нее.
Пруденс поджала губы и тронула его за руку.
— Лорд Саммерсет, у меня важное дело.
Граф повернулся к ней, всем видом выказывая раздражение.
— Что? — спросил он отрывисто.
— Виктория плохо выглядит, сэр. По-моему, ее нужно избавить от обязанностей по приему гостей.
