На этом заканчиваю. Дядя Руперт вернулся целым, как мы с радостью отметили, и я не могу дождаться, когда услышу о его схватке с этими презренными бездельниками.
Искренне твой, Лайл.
P. S. Я бы хотел, чтобы ты не обращалась ко мне как к «милорду». Слышу, как ты произносишь это с досадным намёком на издевательство в голосе, и могу представить, как ты склоняешься в глубоком реверансе, или — учитывая твою путаницу насчёт того, что девочки могут делать и чего не могут, — поклоне.
P.P.S. Какие ещё Гравюры?
Четыре года спустя Лондон, 12 февраля 1826 года.Мой дорогой Л.,
Мои поздравления к твоему ВОСЕМНАДЦАТОМУ ДНЮ РОЖДЕНИЯ! Пишу второпях, поскольку мне снова предстоит отправиться в Изгнание, на сей раз в Чешир, с дядей Дариусом. Это научит меня тому, что не стоило брать такую маленькую СПЛЕТНИЦУ как Софи Хаббл в Игорный Дом.
Как бы я хотела, чтобы твой недавний визит длился дольше. Тогда бы мы отметили этот Значительный День вместе. Но я знаю, что тебе гораздо лучше находится в Египте. К тому же, если бы ты задержался здесь, тебе, возможно, вообще не разрешили бы вернуться в Египет. Вскоре после твоего Отъезда, у нас произошёл КРИЗИС с твоими родителями. Как тебе известно, я всегда оберегала Взрослых от Правды. Я дала лорду и леди Аттертонам понять, что Чума Египетская это не УЖАСНАЯ И СМЕРТЕЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ, которая ассоциируется со временами Средневековья, а всего лишь одно из незначительных заболеваний путешественников. Но через несколько недель, после того, как твой корабль расправил паруса, некий ЗАНУДА Сказал Им Правду! У них началась ИСТЕРИКА, дошедшая до ТРЕБОВАНИЙ повернуть судно назад! Я говорила им, что возвращение назад просто убьёт тебя, но они сказали, что я излишне драматизирую. Я!! Ты можешь поверить? Чья бы корова мычала [2] …
Но я должна остановиться. Посыльный здесь. Нет времени Рассказать ВСЁ. Достаточно сказать, что мой приёмный отец всё уладил, и ты пока в БЕЗОПАСНОСТИ.
Adieu [3], мой ДРУГ. Думаю о том, увижу ли тебя снова… О, чёрт! Должна идти.
Искренне твоя, Оливия Карсингтон.
P.S. Да, я пропустила фамилию Уингейт, и ты не удивишься почему, когда я расскажу, что мой дядя по отцовской линии сказал о моей Маме. Будь жив Папа, он бы отрёкся от них, и ты знаешь…
Чёртов посыльный! Он не станет ждать. О.
Деревня в десяти милях от Эдинбурга, Шотландия Май 1826 годаВ замке Горвуд никто не жил уже два года.
Старый мистер Далми, чьё здоровье становилось всё хуже, переехал за несколько лет до этого в современный, более тёплый и сухой дом в Эдинбурге. Его агент ещё не нашёл арендаторов, и смотритель, который прошлой весной пострадал от несчастного случая, до сих пор не вернулся. Поэтому реставрация и ремонтные работы, которые длились дольше, чем кто-либо помнил, на протяжении всего времени, пока мистер Далми жил в замке, постепенно замерли.
Вот почему в тот весенний вечер Джок и Рой Ранкины были предоставлены в замке сами себе.
Они по своему обыкновению рылись в мусоре. На собственном опыте они убедились, что величественные камни из зубчатых стен не выдерживают падения на землю с высоты более сотни футов. Подвальный этаж замка, полный обломков, представлял собой более лёгкую добычу. Кто-то уже пытался украсть часть лестницы. Их нанимателю придётся хорошо заплатить за оставшиеся каменные глыбы.
Когда они откапывали большой фрагмент лестницы из слоя извести и обломков, свет фонаря упал на круглый предмет, который не имел ничего общего с известью или каменной крошкой.
Джок поднял его и осмотрел, прищурившись.
— Глянь-ка сюда, — сказал он.
Это не совсем то, что он произнёс. Они с Роем говорили на шотландской версии английского языка, которую обычный англичанин с лёгкостью может принять за санскрит или албанский. Если бы они разговаривали на узнаваемом английском, то их речь звучала бы так:
— Что у тебя там?
— Не знаю. Медная пуговица?
— Дай погляжу.
Соскоблив грязь, Рой предположил:
— Может, это медаль?
Он внимательно всмотрелся в предмет.
— Старая медаль? — возрадовался Джок. — За них дают кучу денег.
— Возможно, — Рой потёр ещё и снова посмотрел.
Потом он с трудом проговорил по буквам:
— Р— Е— К-С[4]. Дальше значок, не буква. Потом К-А-Р-О-Л-У-С[5].
Джок, чьи навыки чтения ограничивались умением распознать вывеску таверны, спросил:
— Это что?
Рой поглядел на него.
— Деньги, — сказал он.
И они возобновили раскопки с удвоенной энергией.
Лондон, 3 октября 1831 годаПерегрин Далми, граф Лайл, смотрел то на отца, то на мать:
— Шотландия? Ни в коем случае.
Маркиз и маркиза Атертон обменялись взглядами. Лайл не пытался угадать, что это означает. Его родители жили в своём собственном мире.
— Но мы рассчитывали на тебя, — проговорила мать.
— Почему? — спросил он. — В последнем письме я чётко написал, что задержусь совсем ненадолго перед тем, как вернусь в Египет.
Они тянули до последнего — до считанных минут перед отъездом в Харгейт-Хаус — чтобы поведать ему о кризисе в одном из шотландских поместий семьи Далми.
Этой ночью граф и графиня Харгейт давали бал в честь девяносто пятого дня рождения Евгении, вдовствующей графини Харгейт, матриарха семьи Карсингтонов. Лайл возвратился из Египта, чтобы присутствовать на нём и не только потому, что это мог быть его последний шанс увидеть старую греховодницу живой. Будучи взрослым мужчиной, почти двадцати четырёх лет от роду, и уже не находясь на попечении Руперта и Дафны Карсингтон, Лайл всё ещё считал Карсингтонов своей семьёй. Они был единственной настоящей семьёй, которую он знал. Он и не помышлял о том, чтобы пропустить празднование.
Перегрин с нетерпением ждал встречи со всеми ними, с Оливией в особенности. Они не виделись пять лет, со времени его последнего визита домой. Когда он прибыл в Лондон две недели тому назад, она находилась в Дербишире. Оливия приехала лишь вчера.
Она отправилась в загородный дом родителей в начале сентября, через несколько дней после коронации, в связи с разорванной помолвкой. Это была уже третья, или четвёртая, или десятая помолвка — она сообщала обо всех в письмах, но он сбился со счёта — и, по общему мнению, на этот раз Оливия побила все свои предыдущие рекорды по краткости обручения. Всего через два часа после того, как она приняла кольцо лорда Градфилда, девушка вернула его ему вместе с письмом, в котором было множество подчёркиваний и заглавных букв. Его лордство болезненно воспринял отказ и вызвал ни в чём не повинного прохожего на дуэль, в ходе которой мужчины нанесли друг другу ранения, но не смертельные.
