— Сын мой, сын мой, — утешая заговорил священник. — Смерть не так уж страшна. Ступай к Богу с чистой душой, и Отец примет тебя, ты сядешь одесную Отца.
— Я плачу не от страха, святой отец, а из-за напрасно прожитой жизни.
— Напрасно, сын мой?
— Да, моя жизнь прожита зря. — Священник было подумал, что слухи подтверждаются: сэр Фрэнсис Вестон действительно промотал свою жизнь на земле, но тут же одернул себя — разве он пришел сюда для того, чтобы обличать?! Здесь, в этой ужасной камере, он для того, чтобы утешить смертника, отпустить ему грехи и даровать прощение.
Он нашарил руку молодого человека и протянул ему четки.
— Мне надо выслушать твою исповедь, сын мой.
— Фрэнсис стоял на коленях на прохладном каменном полу и вслед за священником читал знакомые молитвы. Стиснув четки в руках, Фрэнсис вновь подумал, что ему надо найти в себе силы и решимость взойти на плаху с мужеством и твердостью.
— Наверное, впервые я согрешил, когда мошенничал, играя в карты с моими сестричками, святой отец. А еще — дерзко и непочтительно вел себя со своими родителями.
В темноте старик улыбнулся юношеской наивности, а Фрэнсис снова представил свое детство: их дом в Челси, блистательный двор короля Генриха VIII, но ярче всего — замок Саттон. Сейчас от одной мысли об этом его снова стали душить рыдания. Прекрасный отцовский замок, он перешел бы к нему по наследству! С каким огромным удовольствием он владел бы этой жемчужиной Ренессанса… Но на рассвете палач положит конец всему.
Незнающим мира пятнадцатилетним мальчиком он ускакал из этого огромного замка, направляясь ко двору. Неужели все это было только десять лет назад?! Но, когда он вернулся домой следующей осенью, на Михайлов день, он был уже мужчиной — Люси Талбот, одна из фрейлин королевы Екатерины, позаботилась об этом. Как настойчиво завлекала она его в постель! Он, пугаясь, с замиранием сердца признавался в этом священнику, давшему обет безбрачия, но в ответ не услышал обвинений.
— Самым тяжким моим грехом, святой отец, были азартные игры. С ними связаны мои долги. О, святой отец, я ухожу из этого мира, так и не расплатившись.
Перечень задолженностей мелькнул в его уме: плата за одежду, за проигрыши в играх, взятое в займы — какая расточительность! Но он никогда не считал себя аморальным. Он никогда никого не обманывал с детских лет: он действительно любил свою жену Розу — в уме пронеслась мысль о единственной супружеской неверности, — он обожал своего ребенка, восхищался своими родителями. Возмущение нелепостью собственной скорой смерти заставило его внезапно подняться с колен и решительно зашагать по камере.
Священник, неправильно поняв его порыв, успокоил его:
— Сын мой, составь перечень долгов и попроси своего отца оплатить их за тебя. Он исполнит это во имя спасения твоей души.
Тусклая свеча освещала только краешек стола, вся остальная камера была погружена в темноту. Священник вздрогнул, когда раздался голос Фрэнсиса:
— Святой отец, я иду на смерть по ложному обвинению. Даже в темноте Фрэнсис уловил, как поежился священник. Узник подумал, что такова уж участь каждого исповедника — узнавать правду перед казнью. Какое незавидное у них положение — знать все, но, будучи связанными тайной исповеди, не иметь права говорить.
— Сын мой? — Голос монаха выдавал его волнение.
Это был важный момент. Королева Англии — ее величество Анна Болейн, — которая вывела римскую английскую церковь из-под власти римского папы, должна умереть по обвинению в измене мужу с пятью молодыми людьми, один из которых — ее собственный брат. И вот перед исповедником один из подозреваемых, утверждающий в своей предсмертной исповеди, что он не виновен. Отец Доминик затрепетал от подобной ответственности. Затем он подумал о своих четырех духовных братьях, допущенных в эту же ночь в скорбный и окутанный туманом Тауэр. Все пятеро пришли сюда с одной целью — подготовить узников к смертной казни на плахе. Только милостью короля Генриха VIII приговоренные избавлены от унижений и мук четвертования и повешения. Монахам же надлежало сделать так, чтобы Всевышний принял жертву очищенной от греха. Но теперь такой неожиданный поворот — сэр Фрэнсис Вестон отрицает предъявленное ему обвинение. Может быть, и остальные священники слышат сейчас подобное?
Трепещущий отец Доминик настаивал:
— Сын мой, сэр Фрэнсис, я должен повторить свой вопрос. Ты повинен в измене?
— Да, святой отец.
— Сэр, это было с королевой?
— Я только что сказал, что нет. — Наступила полнейшая тишина, и священник решил, что ему лучше помолчать.
— В моей жизни была еще одна женщина, святой отец, — Мадж, госпожа Шелтон. Это произошло, когда моя жена ждала ребенка и не допускала меня в постель. Я не любил эту потаскушку — простите меня, святой отец, но слишком неодолимым было мое желание. Как слуге Божьему, вам этого не понять.
«О, конечно, как я могу это понять! — подумал священник. — Значит, он считает, что свои страстные желания нормальному мужчине подавить легко. Воздержание ничуть не легче оттого, что нас призвал Господь!»
Но вслух он произнес:
— Сэр Фрэнсис, вы раскаиваетесь, поэтому Господь простит вас. Вы искренне сожалеете о своем грехе?
— Да. Я любил Анну… Розу… Анну. Я люблю ее и буду любить вечно, даже после смерти.
Взглянув из окошка на черную Темзу, Фрэнсис задержал взгляд на одиноком свете факела в лодке, возвращавшейся домой в столь поздний час. Он вспомнил первую встречу с Розой Пиккеринг — его отец был опекуном девушки; вспомнил первый взгляд на него прекрасных васильковых глаз и то, какую сладкую радость испытал он при этом. С тех пор он больше ни в кого не влюблялся. Анна-Роза стала его любовью, невестой, матерью его сына.
Но священник ухватился за соломинку.
— Анну, сын мой? — насторожился он.
— Да, Анну, святой отец. Анну Вестон, а не Анну Болейн.
Узник сразу же пожалел о своем резком тоне. Старик старался изо всех сил. В его обязанности входило знать все, чтобы даровать истинное прощение. Здесь не будет предательств. С издевательским судом, где одним из судей был родной отец королевы Томас Болейн, граф Уитширский, покончено. Фрэнсис подошел к священнику и смиренно опустился перед ним на колени.
— Святой отец, вас интересует, любил ли я Ее Величество?
— Да, да, сын мой.
— Да, святой отец. — Старик глубоко вздохнул. — Но не плотской любовью. Я никогда не любил ее так, как свою жену. Понимаете, святой отец, невозможно быть ее другом и не любить ее.
Как объяснить набожному человеку действие взгляда этих раскосых черных глаз; губ, изогнутых в улыбке; возбуждение от бросающего в дрожь приглушенного, ласкающего слух голоса, когда она пела или говорила. И так же, как раньше, он вспомнил первый взгляд Анны-Розы Пиккеринг, сейчас Фрэнсис подумал о первой встрече с Анной Болейн. Стоял март, и ветер трепал свободно распущенные черные волосы, когда она, как лесная нимфа, бежала по поляне среди нарциссов. Тогда-то он и попал под ее чары.
