«Черт бы тебя побрал, Люси Маллой, за то, что ты стала такой напыщенной и разрушила мои самые драгоценные воспоминания!»
Ну и что, если Флора кричаще одета и слишком накрашена, а Вилли когда-то был воришкой-карманником? Ну и что, если у Фиби темное прошлое и она собирается родить незаконного ребенка? Все они настрадались, все они хорошо и по-доброму относятся к Тристе, святой женщине, которая приняла их в свой дом!
Когда Дональд помогал ей сесть в экипаж, Сахарная Энн стиснула зубы, едва удерживаясь от слез.
«Черт с тобой, мне не нужна твоя помощь, надменная миссис Тикнор! Я найду другой путь, вот увидишь».
Все еще кипя от злости, Сахарная Энн ворвалась в дом Тристы и принялась сдергивать перчатки. Плохо, что Люси так пренебрежительно отнеслась к ней, но то, что ближайшая соседка не ответила на приветствие, когда она вышла из экипажа, рассердило ее еще больше.
— Старая склочница, — пробормотала она, хлопая перчатками по ладони. — Воротит нос, как будто я тайная пьяница. Я устала до смерти от ханжей и дураков. Устала, устала, устала. Все они могут отправляться в ад, гореть в преисподней. Сплетники. Лицемеры. Порочные болваны.
По дороге к лестнице она заглянула в гостиную и неожиданно застыла на месте. Посреди гостиной, словно специально выставив себя на всеобщее обозрение, сидел Уэбб Маккуиллан, скрестив ноги и вытянув их на изящном красном бархатном диване. Одет он был только в ночную рубаху и ботинки; его пятки упирались в подлокотник дивана. Он курил тонкую сигару и небрежно просматривал «Галвестон дейли ньюс», в то время как пальцы Престона Андервуда зарылись в густые черные волосы капитана.
Сахарная Энн вошла в комнату и откашлялась.
Интересно, почему у профессора Андервуда такое блаженное лицо?
— Умоляю, скажите мне, что здесь происходит?
Мельком взглянув в ее сторону, капитан перекинул сигару в уголок рта, сощурил левый глаз и устремил взгляд на газетную страницу.
— Я читаю статью о труде рабочих на причале, а профессор исследует шишки у меня на голове. Я бы ничуть не удивился, если бы обманутые люди устроили забастовку.
— Не могу поверить! Вы сидите в гостиной в таком виде, раздетый, ботинки на диване. У вас нет ни скромности, ни манер, сэр!
Уэбб хмуро посмотрел на нее.
— Действительно нет, особенно когда меня лишили штанов. Никто в доме не хочет признаваться, где они, а Дональд отказывается дать мне свои или пойти к «Коэну и Шраму» и купить новые. Я предложил заплатить ему вдвое за те, что магазин рекламирует на третьей странице этой газеты, но он не захотел. Даже Вилли отказался. Я позаимствовал бы какие-нибудь у профессора, но они мне не годятся.
Профессор захихикал. Джентльмен средних лет с редкими, рыжеватыми с проседью волосами и усами столь же тонкими, как бровь младенца, едва ли был выше Сахарной Энн.
— Послушайте. — Сахарная Энн кивнула, приветствуя френолога, который проводил основное время в тюрьме, ощупывая голову какого-нибудь заключенного, или скрывался в своей комнате в мансарде. — Нашли что-нибудь интересное?
— О да, нашел. До некоторой степени отличается по расположению и числу бугорков и извилин по сравнению с образцами, на которых я учился. Сильный высоконравственный характер, трезвый, преданный. Человек чести. Интеллектуальный, — добавил он, передвинув пальцы на черепе капитана спереди назад, — смелый, энергичный. Превосходная деловая проницательность, превосходная. И такую эротичность я обнаружил, скажу вам! Почему…
Андервуд отдернул руку от основания черепа Уэбба, словно обжегся, и отвернулся от Сахарной Энн.
— Такую эротичность? Я не знакома с подобным термином, особенно если дело касается френологии.
— Ну да! — Андервуд явно был взволнован.
Уэбб скосил глаза и оглянулся через плечо.
— Валяйте, профессор, у меня толстая кожа. Я считаю, что худшее уже сказано.
— Я сказал бы, что у вас очень хорошо… — Маленький человечек на секунду повернулся к Сахарной Энн, потом наклонился вперед и сказал Уэббу вполголоса: — У вас очень страстная натура. Вы зрелый и сильный, как бык. — Слова, которые он прошептал, казалось, на миг повисли в воздухе, а потом отразились от стен.
Уэбб Маккуиллан закинул голову и расхохотался:
— Чертовски верно!
Щеки Сахарной Энн вспыхнули, а сердце сильно забилось.
— Извините меня, господа, я вас оставлю. — Смущенная неожиданными и чрезвычайно земными деталями зрелого тела Уэбба Маккуиллана, она повернулась, собираясь убежать.
— Погодите, миссис Спайсер. Вы не забыли кое-что? Где мои штаны?
Проклятие, да она просто прекрасная женщина! Наблюдая за движениями Сахарной Энн, когда она в смущении поспешила из комнаты, Уэбб мог удостовериться в справедливости некоторой ерунды, сказанной профессором насчет шишек на голове. В эту самую минуту он чувствовал себя, как бык в загоне с полудюжиной коров, — все в нем возбудилось и приготовилось исполнить желанное, но он не знал, как начать.
Уэбб все еще до конца не понимал, что именно в этой рыжеволосой повергало его в подобное состояние, но она, безусловно, заводила его: слишком властная и более упрямая, чем мул на клеверном поле, колючая, и, черт побери, ее подозревают в воровстве. Уэбб постоянно напоминал себе о том, что Сахарная Энн — воровка, тупая лгунья и при этом его билет в собственное процветание.
«Но у нее небесная улыбка, от нее пахнет гарденией», — думал он, вспоминая точно такой же аромат, появлявшийся, когда мать обнимала его в детстве.
Мама.
Боже, как давно это было. Два колечка и несколько носовых платков в оловянной банке из-под печенья — вот и все, что от нее осталось.
Много лет подряд он, открывая банку, ощущал запах и вспоминал о ней. Через двадцать пять лет после набега индейцев аромат исчез, но Уэбб все еще хранил банку и ее содержимое. Сейчас она была заперта в салуне Форда Спенсера в Сент-Огастине.
От Сахарной Энн, может, и пахнет, как от его матери, но вовсе не материнские качества заставляют вставать дыбом его ночную рубашку, а вид ее зрелых грудей.
— Красивая, энергичная женщина, не так ли?
Уэбб забыл, что Престон Андервуд все еще в комнате.
— Да, она такая.
— Когда вы вместе, в воздухе трещит самое настоящее электричество.
Уэбб нахмурился:
— Мы как два дикобраза в кустах ежевики, не так ли?
Престон захихикал.
— Как человек, живущий восточнее вас, я всегда забавляюсь вашей техасской манерой говорить. Полагаю, эта цветистая фраза указывает на раздражение?
