Джоанна тоже не сводила с него глаз. Ей мучительно хотелось броситься к нему и утонуть в его объятиях. Но вместо этого она повернулась и пошла к плите.
— Джоанна, дорогая моя!
— Давай ужинать, Ричард, — мы же дали слово… этой, — тихо сказала она.
— Знаю, — сказал он. — Но я люблю тебя. Я хочу тебя. Анна, что еще за чертовщина такая? С какой стати она взяла с нас обещание?
— Потому что она знает, что мы любим друг друга. Ей была нужна уверенность, что мы будем соблюдать правила игры. И она по-своему права.
Он шагнул к ней.
— Анна, ты добрая и замечательная — действительно замечательная. Но я уже устал и не могу больше играть в эту игру. Это нечестная игра — и Мэдж прекрасно это знает.
— Ричард, мы должны сдержать обещание, — сказала Джоанна. — И ты поможешь мне в этом, потому что иначе я пущу тебя в свою постель — и тогда все будет кончено.
— Не все будет кончено — просто закончится эта глупая, никому ненужная агония.
Она повернулась и снова посмотрела на него.
— Думаешь, мне не хочется броситься в твои объятия? Я бы с удовольствием…
— Черт знает что такое! — с горечью воскликнул он.
— Действительно, — сказала Джоанна. Лицо ее было белее снега, но она упрямо улыбалась, сжав губы, как мальчишка. — Все это ужасно. Нет, Ричард, я вовсе не помешана на девичьей чести и всей этой ерунде… Я не ханжа. Если бы ты не был женат — я бы не колебалась и секунды. Жизнь так коротка, смерть так внезапна — зачем же упускать свое счастье? Я бы пошла на это с радостью. Я ведь так мало повидала в этой жизни… Но дело в том, что ты не свободен.
— Что ж, наверное, ты права, Анна, — понуро сказал он. — Я не свободен, я связан по рукам и ногам. Подумать только — ты, девчонка, еще почти ребенок, и так рассуждаешь. Ты меня прямо пристыдила.
— Да нет же, Ричард, нет!
— Пристыдила, пристыдила, — сказал он. — Может, тебе и не хватает образованности — вон моя очаровательная супруга величает тебя «дикаркой», — но зато твой отец сумел научить тебя главному. Ты умеешь отличать плохое от хорошего. А кроме того, ты настоящий крепкий орешек — я таких еще не встречал.
Она мучительно покраснела и стала теребить свой фартук. Почему-то ей стало неловко от этих похвал, от того, что она осталась наедине с мужчиной. Джоанна чувствовала, насколько слаба перед ним, — наверное, он уже осознал свою власть над ней. Ведь достаточно одного его прикосновения, чтобы она сдалась.
— Не знаю, Ричард, — сказала девушка. — Отец учил меня, что самое главное — уметь держать себя в руках, а все остальное приложится само.
— Что ж, он был прав, — подтвердил Ричард.
— Но я все равно люблю тебя, ужасно сильно люблю, — поспешила добавить она.
Он посмотрел на нее долгим, полным страстного желания взглядом. Затем отвернулся. Это было выше его сил — видеть совсем рядом ее трогательную тонкую фигурку, ее милое лицо, с упрямо поджатыми губами, и не сметь подойти, чтобы заключить все это в нежные объятия. Она любила его так же страстно, как и он ее. Но сейчас она оказалась сильнее.
Ричард так и не решился перешагнуть барьер, который Джоанна воздвигла между ними, хотя сделать это было очень легко. Он зажег масляную лампу и поставил на стол.
— Не бойся, — сказал он. — Я буду паинькой. Но вот обещать, что помогу тебе выдержать это испытание, не стану. Сегодня я отвечаю только за себя самого.
Щеки ее обдало жаром. Слава Богу! Успокоенная, она отправилась на кухню.
— Приготовлю ужин, — бросила Джоанна на ходу.
Она чувствовала себя усталой и очень несчастной. Злосчастная клятва, данная Мэдж Стрэндж, лежала между ними, как пропасть. Конечно, на самом деле никакой пропасти не было — одно только честное слово. Хотя, что такое честь? Это когда кто-то горой стоит за правду и нравственность? Или когда кому-то кажется, что он поступает правильно… Ведь ничего не стоит перекинуть мостик через эту пропасть. Джоанна знала, насколько это легко. Она любила этого мужчину, и он страстно желал быть с ней. Оба они мучились, сохли друг по другу, и достаточно было одного касания, одной маленькой искры, чтобы разгорелось жаркое пламя. Теперь они были одни, никто не следил за ними ревностным взглядом, никто не говорил с ними язвительным, исполненным подозрений тоном. Ничто не мешало им, кроме самой малости — какого-то хрупкого «честного слова».
Дрожащими от волнения руками она поставила на плитку кастрюлю с кроличьим бульоном. Надо заняться ужином и ни о чем не думать. Но не думать о Ричарде, который был так близко, совсем рядом, было невозможно. Она видела, как он меряет шагами гостиную, зажав в зубах пустую курительную трубку. Все, все против него! Даже табака не осталось. Во всей хижине ни одной сигаретки.
Он все ходил и ходил из угла в угол — брови нахмурены, руки сцеплены за спиной. Вот же она, там, его девочка, в кухне, готовит ужин. Прогнала его прочь… Господи, как ему хотелось сжать ее в объятиях и зарыться губами в ее пушистые кудряшки!
Он попытался заставить себя подумать о жене. У бедной Мэдж аппендицит. Ее сейчас везут по морозу в Форт-Юкон, везут в снежную бурю, и, может, она не доедет туда живой. А ведь она его жена. Когда-то он любил ее. Любил ее бледное, аристократическое лицо — теперь такое измученное и напряженное. Любил целовать ее чудесные светлые волосы — совсем не похожие на коротко стриженные завитки Джоанны. Да, они такие разные — две его женщины. Одна — типичное порождение большого города — бесчувственная стерва. Другая же — истинное дитя Севера — смелая, по-мужски решительная и вместе с тем по-женски чуткая и умеющая любить. В любви и страсти она щедра так же, как и во всем остальном.
Разве можно поставить рядом с ней Мэдж? Мэдж только и смогла, что убить в нем любовь. Разрушить все его мечты о будущем. Она не принесла ему ни любви, ни детей. И ради нее он должен теперь отказываться от Джоанны, которая вернула ему вкус к жизни, рядом с которой он снова почувствовал себя мужчиной?
Он прикрыл глаза ладонью. Боже, до чего же хочется подойти к ней, дотронуться до нее! Как манят ее губы!
Когда она внесла в гостиную ужин, — молча, словно бестелесный призрак, проскользнув мимо него, — он лишь искоса взглянул на нее и сразу отвернулся. Джоанна тоже стрельнула в него глазами и тут же потупилась. Поставив на стол суп, села напротив.
Ужин трудно было бы назвать веселым. Они уже не могли, как прежде, по-дружески болтать — страсть поглотила их и теперь комом вставала в горле. Ели молча и напряженно. Стоявшая между ними Мэдж словно присутствовала здесь, в комнате, непрошеным гостем и говорила своим издевательским голосом: «Ну что — дали мне слово? Теперь только попробуйте его нарушить!»
