Гастингс был готов биться головой о стену. В другой ситуации он, пожалуй, так бы и сделал, но в соседней комнате лежала Хелена. Если она услышит подозрительные звуки, то непременно решит, что он нарушил запрет и бурно развлекается с горничной. А может быть, нарочно устроить шум, чтобы выяснить, какая реакция последует?
Совсем не так он представлял появление любимой в комнате госпожи и хозяйки дома. В этот час они должны в обнимку лежать в одной постели, изнуренные долгими часами любви, перешептываться и хихикать, как непослушные дети; рискованно шутить и рассказывать друг другу о невероятных эротических подвигах, которые намерены предпринять, едва отдышавшись и набравшись сил.
Но сейчас подобная картина казалась еще более нереальной и далекой от жизни, чем обычно.
Гастингс распорядился, чтобы слуги не беспокоили новую госпожу до восьми утра. Однако Хелена встала на заре и начала ходить по комнате — до боли близкая и все же недостижимая.
Он принял ванну, оделся и, коротко постучав, вошел. Хелена оказалась не в спальне, а в гостиной: стояла возле книжного шкафа и внимательно изучала надписи на корешках. Книги были тщательно отобраны и находились здесь отнюдь не случайно. Отбор происходил в соответствии с двумя критериями: или мисс Фицхью когда-то одобрительно отозвалась об авторе и конкретном произведении, или, основываясь на вкусах любимой, Дэвид пришел к выводу, что то или иное издание способно ее заинтересовать.
Услышав шаги, Хелена обернулась и, недоуменно нахмурившись, уточнила:
— Кто поставил сюда эти книги?
Виконт пожал плечами.
— Трудно сказать. Должно быть, стеллажи в кабинете переполнились, и слуги нашли новое место.
— Понятно. — Она вернула на полку томик Сафо, который держала в руках. — А что здесь делаете вы?
— Решил, что после первой брачной ночи нелишне обменяться сердечными приветствиями и пожертвовать несколькими каплями моей крови ради сохранения вашей репутации.
— Я уже это сделала.
— Неужели?
— Убедитесь сами.
Дэвид снова вошел в спальню, приподнял покрывало и посмотрел на простыню.
— Можно подумать, что в данном случае девственную плеву проткнули ножом.
Хелена не поняла:
— Что это значит?
— Когда процесс происходит естественным образом, на простыне остается не только кровь.
— Это уже не в моей власти.
— Придется этим заняться мне и внести свою лепту.
Уголки ее губ брезгливо опустились.
— Делайте, что считаете нужным. Я ухожу.
— И куда же, позвольте спросить, вы собрались в столь ранний час?
— Хочу навестить родных. Им будет приятно узнать, что супружеская жизнь не показалась мне отвратительной. Постараюсь лгать убедительно.
Что-то в ее поведении заставило уточнить:
— А потом?
— А потом намерена встретиться с мистером Мартином. Желательно в конторе «Фицхью и К°», но если потребуется, то у него дома.
Ответ хлестнул, словно пощечина.
— Чтобы закончить то, что не успели вчера?
— Мистер Мартин будет тревожиться обо мне и во всем станет винить себя. Хочу его успокоить: сказать, что, несмотря на грядущий брак, со мной все в порядке.
— Но он обязан винить себя. Если бы он сдержал данное слово, вы сейчас не оказались бы в затруднительном положении.
— Он действовал исключительно по моей настойчивой просьбе.
— Но почему вы так упорно берете на себя ответственность за его поступки?
— Потому что люблю Эндрю и хочу позаботиться о его счастье. Боюсь, подобная позиция вам чужда.
— Ничуть не более чужда, чем самому мистеру Мартину. Что он сделал ради вашего счастья? Прежде чем ответить, подумайте хорошенько. Уступка вашим желаниям — а он всегда, уступает любым желаниям, — судя по всему, не требует от него ни малейших усилий.
В глазах Хелены мелькнуло сомнение, однако стоило ей заговорить, голос зазвучал так же уверенно, как прежде:
— Позвольте мне самой решить, достаточно ли сделал для меня мистер Мартин.
— В таком случае я решу, — сухо парировал виконт, — достойна ли знакомства с моей дочерью та, которая ищет встречи с мужчиной, едва не погубившим ее репутацию. А о непосредственном участии в жизни девочки можете даже не мечтать.
Ссутулившись, опустив голову и прикрыв глаза рукой, Гастингс сидел в кабинете Фица.
К счастью, тот с удовольствием пил кофе и не истязал друга разговорами.
Так продолжалось минут пятнадцать.
— Все, Дэвид, достаточно лить слезы, — наконец не выдержал граф Фицхью и поставил чашку.
Гастингс неохотно убрал руку и выпрямился.
— Кажется, я до сих пор не поздравил тебя с удачным выбором жены и обретением безоблачного семейного счастья?
Фиц улыбнулся.
— Благодарю. Хотя, если рассудить, дело здесь не в одном выборе, а в сочетании нескольких выборов.
Гастингс вздохнул.
— Боюсь, то же самое следует сказать и о нас с Хеленой. Годы моего отнюдь не блестящего поведения не прошли даром.
— Милли считает, что нужно при первой же возможности признаться в любви и идти дальше. Но если тебе этого делать не хочется — а что-то подсказывает мне, что так и есть, — лучше немедленно перестать перечить Хелене на каждом шагу. Понимаю, что рядом с ней ты мгновенно теряешь голову, но в нашем возрасте это уже не самое убедительное оправдание. Если мечтаешь завоевать восхищение, бессмысленно то и дело вызывать ненависть. Дай ей время привыкнуть и немного одуматься, позволь не обращать на себя внимания. Покажи, что способен не только на колкости и оскорбления, но и на нормальный человеческий разговор.
Несмотря на безысходно мрачное настроение, Гастингс усмехнулся.
— Ты, разумеется, прав. Я заслужил строжайший выговор.
— Терпение, друг мой, терпение, — наставительно произнес Фиц. — Рим был построен… — но договорить он не успел, в дверь постучали.
— Да? — ответил хозяин.
Дворецкий вошел в комнату и слегка поклонился.
— Вас желает видеть мистер Мартин, сэр. Согласны ли вы его принять?
— Бедняжка, — вздохнула герцогиня Лексингтон, стоя возле окна и наблюдая, как отъезжает от особняка экипаж сестры.
— Выглядела она окончательно сраженной. — Герцог подошел и обнял жену. — Хотя изо всех сил старалась убедить нас в обратном.
— Надеюсь, сегодняшний обед не окажется для нее слишком тяжелым испытанием. — Венеция прижалась к мужу. — Спасибо тебе, милый, за то, что предложил Дэвиду и Хелене провести медовый месяц в своем шотландском поместье.
— Во всяком случае, там эти двое смогут скандалить сколько угодно, и никто не узнает об их истинных отношениях, — сухо заметил Лексингтон. — К тому же я искренне благодарен твоей сестре. Если бы не ее сумасбродство, ты ни за что не попала бы в Гарвардский университет и не услышала мою лекцию. Так что, mein Liebbling, только скажи, и я тут же сделаю для дорогой свояченицы все, что угодно.
