Ей стоило учитывать опьянение и то, что он не слишком сообразителен.
Ах, что же, слишком поздно исправляться. Либо он заметил её присутствие, либо нет.
Немного позднее, когда карета продвигалась к западу по Пикадилли, ей послышались крики неподалёку.
Она выглянула из окна. Были видны проезжающие экипажи, лошади, люди, и немного левее, участок холмистой долины, покрытый зарослями деревьев.
– Это Грин Парк, мисс, – сказала Джарвис, – там Гайд-Парк Корнер, и справа Гайд-парк, где…
Крики, становившиеся всё ближе и громче, заставили Джарвис замолчать на середине предложения.
Кричал их кучер.
Зоя передвинулась к противоположному окну.
Кучер ближайшей кареты жестикулировал и орал. Её кучер, казалось, с ним спорил.
– Они хотят, чтобы мы остановились, – сказала Джарвис.– О, Боже! Это его светлость.
Второй экипаж стал замедлять ход, и герцог высунулся из окна. Через закрытое окно своей кареты Зоя не слышала, что он говорил, но узнавала этот сильный глубокий голос, способный без труда донестись до всех концов площади.
Её экипаж остановился.
– О, мисс, он выходит из кареты.
Зоя не стала дожидаться новостей. Она скользнула через сиденье и схватилась за ручку двери. Она распахнула дверь. До земли было приличное расстояние, но Зоя прыгнула. Джарвис взвизгнула.
Зоя побежала – не навстречу другому экипажу и мужчине, наконец вспомнившему об её существовании – а по дорожке, ведущей к месту, которое Джарвис назвала Грин-Парком.
Стоял ранний вечер, задолго до общепринятого времени для прогулок в Гайд-Парке. Поэтому знакомым герцога Марчмонта было отказано в удовольствии лицезреть его светлость, выпрыгивающего из кэба возле Гайд-Парк Корнер, мчащегося через Пиккадилли и бегущего – действительно, бегущего – в Грин-Парк.
Долго бежать ему не пришлось.
У него ноги были гораздо длиннее, чем у его добычи, и его не стесняли платье, нижние юбки и корсет.
Он догнал её на небольшом расстоянии от домика привратника. Большая часть парка была свободна от деревьев. Однако на участке возле домика и на прилегающей зоне вокруг водоёма деревья давали некоторую тень и служили чем-то вроде щита от прохожих с Пиккадилли. Погуливающиеся по дорожкам, в отличие от них, имели полный обзор.
Герцог не особенно беспокоился о зрителях.
Он был слишком обозлён, чтобы волноваться.
Хотя он её и догнал, она продолжала бежать, вынуждая его либо трусить рядом, либо броситься на неё и повалить на землю. Он всерьёз обдумывал последнюю возможность, когда она замедлила шаг, держась за бок.
Она добегалась до колик, эта маленькая дурочка.
– Идиотка, – произнёс Люсьен, вдобавок раздражённый своей одышкой.
Несмотря на лень умственную, он был физически активным мужчиной, и пробежать пришлось немного. Если до него и дошло, что дыхания его лишили эмоции, то эта идея не выбралась дальше особого воображаемого шкафа с другими нежеланными мыслями.
– Как далеко Вы думали убежать вверх по холму, будучи в корсете?
– Если бы я с Вами разговаривала, то ответила бы Вам, что корсет не сидит должным образом. – Она задрала свой хорошенький носик и пошла дальше. – Но я с Вами не разговариваю.
К чему бы Люсьен ни готовился, но не к этому. Он был полностью обескуражен, что с ним случалось всего несколько раз за всю жизнь.
– Не разговариваете со мной? Со мной?
– Вы обещали дать мне место в Вашем мире, – сказала она. – Вы говорили, что нет ничего проще. Неделю назад Вы так сказали, и до сих пор ничего не произошло.
Это было чудовищно несправедливо. Вчера он посетил свадьбу принцессы Елизаветы, где все вели себя в соответствии со строжайшим этикетом, и не ожидалось ни проблеска веселья. Веселья никогда не бывало, если рядом находилась Королева. Он мог быть со своими друзьями или с леди Тарлинг, но нет. Он пошёл на скучную свадьбу ради исключительной возможности заручиться поддержкой Принца-регента в своей кампании.
Кампании за Зою.
Но герцог Марчмонт не позволял никому, кроме её отца, оспаривать свои действия. И даже тогда, он притворялся, будто слушает. Он редко обращал внимание и, конечно же, не объяснял своих действий, и не защищался.
– Я был занят, – сказал он.
– Возможно, задача оказалась труднее, чем Вы притворялись, – парировала Зоя. – Возможно, для Вас это шутка.
Не шутка. Далеко не шутка. Когда джентльмен соглашается сделать что-либо, он это делает. Он и делал. Он был так занят, действуя от её имени, что не имел времени навестить свою любовницу. Но герцог Марчмонт никогда не жалуется и не объясняется. Он хранил безмолвие, продолжая кипеть.
Она глянула на него и затем в сторону. Вздохнула, очевидно, пытаясь успокоиться.
– Полагаю, мне следовало помнить, что Вы не очень-то сообразительны, – произнесла девушка.
Он наблюдал за её поднимавшейся и опускавшейся грудью.
Его раздражение улетучилось.
На ней было бледно-жёлтое прогулочное платье, отделанное зелёным. Под полями шляпки тёмно-золотистые локоны танцевали над ушами. Аддервуд назвал её персиком, и она более чем соответствовала этому фрукту. От теплого сияния её розовеющие щёки напоминали персики, обласканные солнцем, а мягкие губы слегка поблёскивали.
Не будь она дочерью единственного человека на свете, за которого он был готов отдать жизнь, герцог Марчмонт попытался бы доподлинно установить, насколько она невинна.
Но это дочь Лексхэма, и она чем-то раздражена, и, в общем и целом, самым разумным будет обратить всё в шутку.
– Я поражён, просто поражён, что Вам никто не сказал, – проговорил он. – Я не очень сообразителен. Вам лучше объяснить мне яснее. И постарайтесь не использовать длинные слова.
Она метнула в него косой взгляд, вспышку голубого подозрения.
– Спросите Вашего отца, – продолжил герцог, – я удивлён, что он не предупредил Вас, какой я тупоголовый. Уверен, что он указывал мне на это множество раз.
– Он так и говорил, – ответила она. – Он сказал, что я не должна ожидать многого.
– Ах, – сказал он, – какой удар, весьма ощутимый удар!
Зоя закатила глаза.
– Вижу, как обстоят дела, – сказала она. – Не беда. Некоторые вещи даже Вы способны понять. Мне нужна одежда.
– Одежда? Моя безмозглая голова каким-то образом упустила тот факт, что Вы обнажены?
– Не такая одежда, – сказала она, проводя руками вниз по переду платья в самой провокационной манере. – Это платье прошлогоднее.
– Как возмутительно! Вы должны его немедленно снять.
– Вы бросаете мне вызов? – спросила она.
