— Была воспитана?.. — Найджел презрительно хмыкнул. — Была воспитана матерью-шлюхой, а позже — старой ведьмой-колдуньей, которую выкинула из замка моя благочестивая жена.
По толпе пробежал ропот, но тут Минерва, рванувшись к Найджелу, зловещим шепотом проговорила:
— Ты смеешь порочить имя моей Коринны? Но ты не понимаешь, что говоришь, лорд-змея!
— Отстань от меня, ведьма… — Голос Найджела сорвался. — Я еще доберусь до твоей шлюхи.
— Мерзавец! — завопила Минерва прямо в лицо Найджелу, и тот невольно отпрянул.
В следующее мгновение узловатые пальцы старухи сжали запястье Найджела, и тотчас же раздался его отчаянный крик, полный боли. Лорд Сикреста рухнул на колени, а тощая пожилая женщина продолжала сжимать его руку.
— Боже милостивый! — пронзительно завопил Найджел. И вдруг все увидели, что от руки его поднимаются крошечные струйки дыма. — Ради Бога, отпусти меня, семя дьявола!
Минерва наклонилась к Найджелу и, заглядывая ему в лицо, проговорила:
— Запомни: ты больше не властен над моей девочкой. И этой же ночью мы уедем из Сикреста.
— Да-да, убирайтесь! — взревел Найджел, запрокидывая голову. По его бледному осунувшемуся лицу градом струился пот.
Тут Хейд вдруг словно очнулась ото сна. Повернувшись к старухе, она закричала:
— Минерва, остановись! Ты убьешь его!
Старуха выпустила руку Найджела, и он с трудом поднялся на ноги. Девушка же бросилась к Минерве, стараясь увести ее подальше, но та не двигалась с места.
А толпа в страхе таращилась на почерневшую руку лорда, окровавленную в том месте, где ее сжимали пальцы Минервы.
— Невеста сатаны! — завопил Найджел, и на глазах его появились слезы. — Ты обожгла меня своим адским огнем! — Повернувшись к толпе, он крикнул: — Хватайте же ее!
Но никто не подчинился приказу лорда.
— То, что ты видишь на своей руке, — свидетельство твоей подлинной гнусной натуры, — сказала Минерва. Выразительно тыча в Найджела узловатым пальцем, она нараспев проговорила:
Дева, мать и старая карга, Опасайтесь вы врага! Злом, что миру ты даришь, Сам себя потом сразишь. Повторю хоть тридцать раз вот и все — окончен сказ.
Старуха умолкла, а смертельно бледный Найджел смотрел на нее, не в силах пошевелиться, и в ушах у него все еще звучало проклятие Минервы.
— Убирайся в пекло! — выкрикнул он, наконец срывающимся голосом.
Минерва запрокинула голову и разразилась серебристым смехом. Найджел, окинув взглядом толпу, резко развернулся и побежал к замку. Некоторые из его людей последовали за ним. Оставшиеся же с любопытством поглядывали на незнакомого рыцаря, Минерву и Хейд.
Когда Найджел скрылся из виду, Хейд снова повернулась к Тристану.
— Значит, вы — Тристан Д'Аржан, лорд Гринли? — спросила она, глядя в синие глаза рыцаря, так хорошо знакомые ей по снам.
— Да, — кивнул Тристан. Он внимательно смотрел на девушку, но вместо радостного удивления она прочла на его лице отвращение. — А вы — Хейд из Сикреста, дочь лорда Джеймса.
Хейд тоже кивнула и, тихонько всхлипнув, прошептала:
— К тому же вы жених моей сестры.
Тристан криво усмехнулся и пробормотал:
— А вы связались с человеком, желавшим моей смерти.
Хейд шагала следом за старым пони, на котором ехала Минерва. Старые кожаные башмачки нисколько не защищали ноги девушки. При каждом шаге в них попадали крошечные, но очень острые камешки, и ей постоянно приходилось останавливаться, чтобы вытряхнуть их, а потом снова догонять Минерву и всех остальных.
Уже близился рассвет, но по-прежнему царила ночная тьма, потому что все небо было затянуто тучами. Но не одна Хейд страдала во время этого путешествия из Сикреста в Гринли. Матери безуспешно пытались успокоить кричавших младенцев, а дети постарше тихонько вздыхали — всех их неожиданно разбудили среди ночи. И ночью же все эти люди — их было более сотни — собирали свои вещи и грузили на повозки, которые теперь медленно катились по дороге, ведущей к замку Гринли.
Было здесь и несколько повозок с зерном, вяленым мясом, бочонками с элем и вином, а также маслом и сыром — все это, по мнению Тристана, принадлежало ему по праву.
Баррет, сидевший на своем боевом коне, ехал рядом с первой повозкой, а по другую сторону повозки находился темнокожий человек по имени Фаро. И Хейд не сколько раз замечала, что чужеземец поглядывает на нее с презрением, причем было ясно: причина этого презрения в отношении к ней самого лорда Тристана. После того как они выехали из Сикреста, он ни разу даже не взглянул на нее, и Хейд с удивлением думала: «Неужели это тот самый человек, который так нежно обнимал меня во время нашей первой встречи в конюшне?»
Поглядывая на него время от времени, Хейд горестно вздыхала, и у нее было такое ощущение, будто ее окровавленное сердце вырвали из груди. Всего за несколько коротких часов все в ее жизни изменилось: оказалось, что человек, по которому она томилась, долгие годы, и которого наконец-то нашла, обязан был по условиям королевского декрета жениться на ее сестре Берти.
«А я даже не успела попрощаться, — думала Хейд. — Не успела сказать Берти, что мы скоро увидимся». Внезапно она споткнулась и, упав на пыльную дорогу, почувствовала, что не в силах подняться, не в силах больше идти. Хейд всхлипнула и закрыла глаза, стараясь сдержать слезы.
И тотчас же к ней подъехала Минерва на своем пони.
— Ох, девочка моя, вставай, — сказала старуха. — Мы не должны отставать…
— Не могу, — пробормотала Хейд, открывая глаза.
— Леди Хейд… — Над ней наклонился виллан по имени Руфус. — Вы что, не можете дальше идти?
— Боюсь, что нет, добрый Руфус, — с вздохом ответила Хейд. — Я должна немного отдохнуть, прежде чем идти дальше.
Тут рядом с ними остановился еще один виллан, потом подъехала повозка, и вскоре вокруг собралась целая толпа переселенцев.
— Миледи, может, понести вас на руках?
— Да-да, возьмем ее на руки!
— А может, ей лучше сесть на повозку, поверх вещей?
— Ох, смотрите! Ее башмачки полны крови!
— Миледи, позвольте мне…
Хейд вдруг увидела перед собой два гигантских копыта. Она подняла глаза, и ей показалось, что земля под ней закачалась. На нее пристально смотрел лорд Тристан, сидевший на своем огромном коне.
— В чем дело? — спросил он.
— Милорд, миледи не держат ноги, — ответил Руфус. — Она не может идти дальше.
Ноздри Тристана раздувались, но он молчал. И все тоже молчали, не решаясь заговорить. Наконец Руфус, собравшись с духом, сказал:
