Видя, как она отворачивается, Даниэль почувствовал себя разбитым. Он женат! Чёрт побери! Как он мог забыть такое? Сержант, похоже, считает, что жена его любит. А любил ли он сам её, эту неизвестную прекрасную леди, носящую его дитя? И если да, то как сможет он жить с ней теперь, после Элли?
Даниэль не верил, что можно любить кого-нибудь сильнее, чем он полюбил Элли. Он мог не помнить подробностей своей жизни, но был глубоко убеждён и чувствовал нутром, что любит Элли всем своим существом.
Неужели его чувства были так же сильны по отношению к той, другой женщине, до того как разбойники огрели его по голове?
Сейчас жена ничего для него не значила. Неужели и Элли перестанет что-то значить для него, как только вернётся память? Эта мысль ужаснула его. Ему не нужны воспоминания, ему нужна Элли!
Он посмотрел на неё. Она стояла, отвернувшись, рот растянут в гримасе — жалком подобии улыбки, глаза полны слёз. Она так старалась быть храброй и неунывающей, чтобы ему было легче. О, Элли, Элли… Как же можно так сильно влюбиться за такое короткое время? Как можно сразу столько потерять? И разве можно оставить её?
Сержант подал ему сапоги.
Элли смотрела, как Даниэль в последний раз, тяжело, поднимается по лестнице в её спальню. И хотя её руки были заняты — она вытирала стол, — все её мысли были с ним. Она представляла себе, что он сейчас делает. Как он стянул с себя рубашку, как выглядят под ней его широкая, крепкая грудь, великолепно вылепленные плечи, как он наклоняет голову, когда…
— Вот, миссис Кармайкл, вам за хлопоты.
Элли моргнула. Сержант что-то протягивал ей. Отрешённо взяв это что-то, она лишь потом разглядела увесистый маленький кожаный кошелёк, внутри которого слышалось звяканье.
— Что это?
— Плата.
— Плата? За что?
— За уход за капитаном Эмброузом, естественно. За что же ещё?
Ей будто оплеуху отвесили. Призвав всю свою гордость, она аккуратно положила кошелёк на стол:
— Нет, благодарю.
— Этого что, мало? — нахмурился сержант.
Элли неверяще уставилась на него. У неё разбито сердце, а этот человек думает, что она хочет выгадать несколько лишних монет?
— Никакой платы не нужно, сержант.
Тот упрямо выставил вперёд подбородок:
— Капитан Эмброуз не из тех, кто остаётся в долгу.
Элли в ответ лишь посмотрела на него так, что он, смутившись под её взглядом, затоптался, переминаясь с ноги на ногу.
— Элли, можешь подняться на минуточку, помочь мне? — позвал сверху Даниэль.
— Иду! — откликнулась она, и устало добавила: — Уберите свои деньги, сержант Томкинс. Нам они не нужны.
Она очутилась в его объятиях в ту же секунду, как вошла в комнату. Даниэль крепко прижал её к своему телу, она чувствовала его боль и желание.
— Не хочу покидать тебя, — простонал он и накрыл её рот жадным, голодным поцелуем.
Это было совсем не похоже на нежные, дразнящие, тёплые утренние поцелуи. Сейчас в нём говорила откровенная потребность. Жар. Отчаяние. Страх и желание. Настоятельная нужда.
Элли отвечала на его ласки и поцелуи с таким же отчаянным пылом, зная, что может больше никогда не увидеть его. Ах, и почему они не предались любви этим утром? Её дурацкие предрассудки казались глупостью сейчас, когда ей, вероятно, предстояла жизнь без Даниэля. От этой мысли её забила дрожь.
Он взял её лицо в ладони, горящие глаза, казалось, заглядывали в самую душу:
— Элли, обещаю, это не конец. Я как-нибудь разберусь. — Голос его срывался. — Я постараюсь вернуться и…
— Нет, Даниэль, — покачала головой Элли. — Лучше покончить всё одним махом. Я не смогу жить крохами. — Она крепко поцеловала его. — Я хочу тебя целиком. Крохи были бы наихудшей пыткой. А так — мне останутся воспоминания. Только как бы я хотела, чтобы мы… знаешь… этим утром.
— Предались любви. — И поправил он её низким хрипловатым голосом: — Не «знаешь». Ты хочешь сказать, что жалеешь, что мы не предались любви.
— Нет, Даниэль, даже без… — голос её прерывался, по щекам катились слёзы, — без физического обладания, мы познали… сотворили любовь. Неужели ты не чувствуешь её вокруг? Надеюсь, мы сотворили достаточно, потому что мне её должно хватить до конца жизни…
— О, Элли, моя милая, любимая Элли! — Он простонал и прижал её ещё крепче. — Как же мне вынести разлуку с тобой?
— Даниэль, ты должен. Ты женат. Ничего не поделаешь.
— Готовы, капитан? — окликнул снизу сержант. — Помочь вам?
— Чтоб ему пусто было! — пробормотал Даниэль, не отпуская её. Он зарылся лицом в волосы Элли, вдыхая её запах — запах жизни и любви. Он сожалел, что у них не было соития — это добавило бы в их отношения новое измерение, которое, он был уверен, Элли неизвестно. Однако она была права — даже без физического обладания, они познали большую любовь. Он отчаянно надеялся, что она достаточно велика, чтобы пережить возвращение его памяти.
Наконец, они неохотно разомкнули объятия и спустились. Элли почувствовала, как сержант окинул её цепким взглядом, и поняла, что выглядит как женщина, которая только что страстно целовалась. И гордо вздёрнула подбородок: ей было всё равно, что он о ней думает.
Сержант привёл с собой двух лошадей. Осёдланных, ждущих.
— А что со сквайром? — вполголоса обеспокоенно спросил Даниэль. — Я не мо…
Элли закрыла ему рот ладонью:
— Тссс. Не беспокойся об этом. Я справлялась с ним уже много месяцев. Ничто не изменилось.
Его губы шевельнулись под её пальцами, он коснулся языком руки и она отняла её, не в силах вынести больше.
— Мистер Мишка, мистер Мишка, ты же не уезжаешь?
Даниэль подхватил расстроенную малышку на руки и обнял её:
— Я должен, принцесса. Будь хорошей девочкой и присмотри за своей мамой вместо меня, ладно? — Он поцеловал её на прощание.
Эми заплакала и обхватила его за шею:
— Нет! Нет, мистер Мишка, ты должен остаться. Тебя привела волшебная свеча…
С лицом, окаменевшим от усилий не выдать истинные чувства, Даниэль отцепил маленькие ручки, отчаянно пытавшиеся не выпускать его, и передал Эми матери:
— Я как-нибудь разберусь, даю слово, — сказал он тихим, прерывающимся голосом.
— Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать.
— Я всегда держу слово. Всегда.
Повлажневшими глазами он смотрел, не отрываясь, в лицо Элли, но не пытался ещё раз дотронуться до неё или поцеловать. Элли почувствовала облегчение. Иначе ни один из них не вынес бы расставания.
Когда приходится резать по живому, чем быстрее, тем лучше. Даниэль решительным шагом прошёл к лошадям и вскочил на свою одним отточенным движением. Обернувшись в седле, он посмотрел горящими синими глазами на Элли и её дочку и повторил:
