— Говорят, вы не просто целитель, а ворожея. Что бы это могло значить, а?
— Ну, что-то среднее между просто мудрой женщиной, которая лечит травами, и теми, кто произносит заклинания ради перемены судьбы, — сказала я. — Впрочем, это зависит от точки зрения того, кто вам это сказал.
Он издал звук, который вполне можно было принять за смех, потом какое-то время молчал.
— Вы думаете, с ними все будет в порядке. — Лорд Джон произнес эти слова тоном утверждения, и тем не менее это был вопрос.
— Да. Джейми не взял бы мальчика с собой, если бы думал, что ему хоть что-то может угрожать. И вы наверняка и сами это знаете, если хоть чуть-чуть с ним знакомы, ведь так? — спросила я, посмотрев наконец на Грея.
— Да, я его знаю.
— Так ли это на самом деле? — спросила я.
После небольшой паузы лорд Джон заговорил задумчиво:
— Да, я знаю мистера Фрезера достаточно хорошо… ну, по крайней мере, мне так кажется… ну, достаточно для того, чтобы рискнуть отправить Вильяма с ним… И чтобы быть уверенным: он никогда не скажет мальчику правды.
Я высыпала желто-зеленый порошок на небольшой лоскут из редкого льна и аккуратно связала края, превратив лоскуток в крохотный мешочек.
— Да, он ничего не скажет, в этом вы правы.
— А вы?
Я уставилась на него, пораженная.
— Вы действительно думаете, что я могла бы это сделать?
Он несколько мгновений внимательно изучал мое лицо, потом улыбнулся.
— Нет, — очень тихо произнес он. — Не думаю. Спасибо вам.
Я фыркнула и опустила мешочек с целебным порошком в горшок с кипятком. Поставила на место кувшинчики с травами и снова занялась проклятой пряжей.
— Это было весьма благородно с вашей стороны… отпустить Вильяма с Джейми. И храбро, — не слишком охотно добавила я. Подняв голову, я посмотрела на лорда Джона. Он уставился на прямоугольник плотно закрытого окна, как будто мог сквозь оленью шкуру увидеть две фигуры, бок о бок едущие по лесу.
— Когда-то, много лет назад, Джейми держал в своих руках мою жизнь, — откликнулся наконец Грей. — Я вполне могу доверить ему жизнь Вильяма.
— А что, если Вилли помнит конюха по имени Маккензи лучше, чем вам кажется? Или вдруг внимательнее присмотрится к своему собственному лицу и к лицу Джейми?
— Двенадцатилетние дети не слишком внимательны в этом смысле, — сухо сказал Грей. — К тому же, как мне кажется, если мальчик прожил всю свою пусть пока коротенькую жизнь в твердом убеждении, что он — девятый граф Эллесмерский, то вряд ли ему вообще может прийти в голову столь странная идея… он даже и заподозрить не сумеет, что в его рождении что-то не так, что он — всего-навсего незаконный отпрыск конюха-шотландца… А если мысль и возникнет, то надолго не задержится.
Я молча перематывала пряжу, слушая, как потрескивают поленья в очаге. Ян снова закашлял, но не проснулся. Собака передвинулась, вытянула лапы, — огромная гора темного меха…
Очередной клубок шерсти был готов, я принялась за следующий моток, рассчитывая, что к тому времени, когда я его превращу в клубок, будет уже готов отвар. И если Яну не станет хуже, я смогу наконец лечь.
Грей молчал так долго, что я решила что он заснул, и чуть не подпрыгнула, когда он снова заговорил. Когда я посмотрела на него, то увидела, что он смотрит вверх, снова изучая какие-то видимые лишь ему картины между балками потолка.
— Я говорил вам, какие чувства я испытывал к моей жене, — мягко начал он. — Это действительно так. Я был к ней привязан. Мы были близки. Верили друг другу. Мы были знакомы с самого ее детства; наши отцы были друзьями. Я хорошо знал ее брата. Она была мне как сестра.
— А ее это устраивало… быть вашей сестрой?
Он бросил на меня взгляд — одновременно и заинтересованный, и сердитый.
— Да уж, вы не из тех женщин, рядом с которыми можно чувствовать себя уютно, — бросил он и замолчал, словно сожалея о вырвавшихся у него словах. Но ему и самому хотелось продолжить. Нервно пожав плечами, он сказал: — Да, я уверен, ее вполне удовлетворяла та жизнь, которую ей пришлось вести. Она никогда не жаловалась.
Я не стала высказывать свое мнение на этот счет, хотя и резко выдохнула через нос, сдерживая чувства. Он как-то неуверенно покачал головой и почесал ключицу.
— Я был ей хорошим мужем, — с вызовом произнес лорд Джон. — А то, что у нас не было своих детей… ну, то не по моей…
— Я не хочу этого слушать!
— О, вот как? Не хотите?
Лорд Джон по-прежнему говорил вполголоса, чтобы не разбудить Яна, однако теперь уже всякие там дипломатические нотки исчезли из его тона; лорда охватил гнев.
— Вы спросили, почему я сюда приехал; вы спросили, что привело меня сюда; вы обвинили меня в ревности и зависти. Может, вы действительно не хотите ничего знать, потому что если узнаете — вам уже не удастся думать обо мне то, что вам нравится думать.
— Да какого черта, откуда вам знать, как мне нравится о вас думать?
Его губы искривились так, что будь его лицо не столь красивым, это выглядело бы зловеще.
— Не знаю…
Я долго, очень долго смотрела ему прямо в глаза, даже и не думая скрывать то, что у меня на уме.
— Вы упомянули о ревности, — сказал он наконец.
— Верно, упомянула. И вы тоже.
Он отвернулся в сторону, еще немного помолчал и сказал:
— Когда я услышал, что Изабель умерла… ну, для меня это ровно ничего не значило. Мы долгие годы прожили рядом, хотя в последнее время не виделись, почти два года. Мы делили постель; можно сказать, что мы делили жизнь. Мне бы следовало огорчиться. Но этого не случилось. — Он глубоко вздохнул; я видела, как колыхнулся свисавший край простыни, когда Грей слегка передвинулся. — Вы упомянули о благородстве… нет, совсем не в этом дело. Я приехал, чтобы понять… понять, остались ли еще во мне чувства. — Он все еще смотрел в сторону, не желая встречаться со мной взглядом. — Понять, что именно умерло: все мои чувства, или только к Изабель.
— Только к Изабель? — изумленно повторила я.
Через мгновение-другое он едва слышно произнес:
— Ну, по крайней мере, мне еще стыдно.
Было уже очень поздно, я чувствовала, как затихла ночь за стенами дома; огонь уже едва горел, а все мои мышцы ныли, требуя, чтобы я легла и вытянулась во весь рост.
Ян вдруг начал метаться, тяжело ворочался с боку на бок, стонал, и Ролло тут же поднялся и уткнулся в него носом, чуть слышно поскуливая. Я подошла к племяннику и снова обтерла его лицо, поправила подушку и разгладила, как смогла, простыни, тихонько бормоча всякие утешительные глупости. Он проснулся, но не до конца. Я подняла его голову и медленно, по глотку, влила ему в рот чашку теплого отвара.
