– Забавно, их имена начинались или на А, или на Б, – сказала Дели, подняв глаза на сына, из ее повлажневших глаз выкатились две большие слезы. Он улыбнулся и похлопал ее по горячей руке. У нее поднималась температура и она впала в легкое забытье.
Алекс попросил местного врача испробовать все средства лечения, включая и золотые инъекции, – счет он оплатит. Ему не хотелось покидать мать в таком состоянии, но здесь оставались Мэг и Бренни, да и организм ее всегда отличался здоровьем. Алекс подозревал, что теперешняя болезнь – осложнение после вирусной пневмонии, и, кроме того, ее состояние как-то связано со смертью Гордона; пережитые потрясения странным образом дают толчок разным болезням, но эта закономерность медициной еще не изучена. Он оставил Дели рецепт на несколько успокоительных лекарств, но сказал, что, несмотря на все новомодные средства, ей, возможно, лучше всего поможет старый, проверенный аспирин.
Какое-то время благодаря своему характеру Дели держалась, но после года мучений, когда она засыпала и просыпалась от боли, засыпала опять и просыпалась все от той же боли, ей первый раз в жизни захотелось умереть. Боль не была невыносимой, нет, – в жизни Дели приходилось испытывать кое-что и похуже, беда состояла в том, что боль ни на минуту не прекращалась. Если бы можно было хоть на час, хоть на день избавиться от нее, проснуться утром и почувствовать себя как прежде. Но нет, Дели была словно в железной клетке, из которой, казалось, ей уже не выбраться до конца своих дней.
Небольшой автомобиль, подпрыгивая на кочках, притормозив, остановился у калитки; потом проехал дальше, вернулся, миновал ворота, и, поднявшись по склону старого устья реки, остановился в тени эвкалипта.
У Дели перехватило дыхание. К ней приходили редко: теперь, когда она чувствовала, что превратилась в отвратительную старую развалину, незнакомые посетители угнетали ее. Она пошевелила под пледом негнущимися коленями. Два раза в день, утром и после обеда, она поднималась с кровати, брала палку и шла на прогулку вокруг дома, выходя через парадную дверь и возвращаясь через черный вход, благо в доме не было ступенек. И каждый день понемногу разрабатывала руки, пытаясь вязать из остатков ниток или шерсти кухонные прихватки.
Из машины вышла хорошенькая молодая женщина. У нее были короткие гладкие каштановые волосы и стройные загорелые ноги без чулок, обута она была в такие легкие босоножки, что, казалось будто идет босиком.
– Сестра! – позвала Дели появившимся у нее в последнее время тонким раздраженным голосом. Сиделка, которая теперь жила с ней, вошла в комнату, поправила плед у нее на коленях и подняла с пола клубок шерсти. Вдруг дверь резко распахнулась и звонкий молодой голос крикнул:
– Бабушка!
Дели опять уронила на пол клубок и протянула вперед руки.
– Вики! – закричала она неожиданно громким, веселым голосом. – Как ты сюда попала?
– А деревья так выросли… Я просто не узнала это место. Скоро они закроют от тебя реку.
Вики сидела на полу, прижавшись сияющим лицом к лицу бабушки, ее карие глаза блестели.
– Как я здесь оказалась? Ты ни за что не догадаешься! Меня прислали из Мельбурна, «Геральд» хочет, чтобы я отработала здесь год, и мое первое задание – взять интервью у моей знаменитой бабушки!
– Перестань толкать мои ноги и говори серьезно.
– Да я и говорю! Ты забыла, что на следующей неделе тебе исполняется семьдесят лет? Ведь для искусства Австралии это событие.
– Держу пари, это ты их надоумила, хитрюга.
– Ну, честно говоря, я, конечно, сказала, что Мельбурну необходимо что-нибудь на эту тему, а уж когда мою статью передадут по телетайпу в «Геральд», там подумают, что это местная инициатива. Так что, давай!
– Что?
– Скажи что-нибудь типа: Я думаю, современное искусство – это…
– Его не существует.
– Прекрасно. Вот и начало. А теперь…
За полчаса Вики успела исписать несколько чистых листов бумаги своими редкими по заковыристости каракулями. И Дели было немного не по себе – вдруг она наговорила лишнего? Ей было очень приятно видеть рядом с собой Вики: казалось, из этих молодых вен в нее вливается новая кровь.
– Теперь позволь мне взять у тебя интервью, – сказала Дели. – Что вы собираетесь делать после стажировки, мисс Саутвелл? Выйти замуж?
Вики сморщила свой изящный носик.
– Упаси Бог! Я еще долго не выйду замуж, если вообще когда-нибудь соберусь. – Дели снисходительно улыбнулась. – Как только смогу, поеду в Европу, в Лондон. Вот выплачу за машину, продам ее, и мы с подругой поплывем морем до Неаполя – я знаю один дешевый маршрут. Из Италии мы отправимся попутными машинами во Францию, а весной уедем в Англию…
– Англия весной… Ты знаешь, меня туда не тянет: наверное, мне было слишком мало лет, когда я покинула ее, но вот в Италии мне хотелось побывать всю жизнь. Выполни, что задумала, Вики. – Дели импульсивно протянуло было руку, но суставы не разогнулись, и Вики сама коснулась ее своей молодой теплой рукой.
– Поезжай чтобы ни случилось. Не променяй это путешествие на замужество.
– Да ведь я же тебе сказала…
– Ну ладно, ладно, – на лице Дели появилась улыбка мудрого, прожившего долгую жизнь человека. – Мне еще не хочется становиться прабабушкой. Маленькие дети утомляют меня. Не знаю, что хуже: их крики, когда они недовольны, или ужасный шум, который они поднимают от радости. Слушай!
Дели подняла руку, призывая к молчанию, и Вики отвела глаза, увидев на фоне светлого окна худую, как птичья лапка, искривленную болезнью кисть – пальцы подобно старым ветвям завернулись к самому запястью.
– Слушай! – Дели с трудом повернула голову, которую теперь постоянно держала опущенной, и выглянула из окна. – Ты слышишь?
Заглушаемый порывами южного ветра до них долетел низкий, тяжелый рокот воли, разбивающихся о волнорезы.
– Самый громкий звук, который я теперь различаю. Звук, едва слышный, а мне говорят, что я глохну. Я не слышу голосов, потому что они утомляют меня. Мэвис все время кричит, и через минуту я уже не понимаю, о чем она говорит. Для меня это просто шум.
– Одно из преимуществ твоего возраста. Ты можешь не слушать того, что не хочешь, – заметила Вики.
– А как твоя мама?
– Великолепно. Конечно, она ужасно балует Чарли, этого двенадцатилетнего бездельника. Знаешь, теперь, когда забот у нее стало поменьше, она опять подрабатывает медсестрой в Ренмарке.
– Она умница, часто пишет мне, хотя я и не в состоянии ответить ей. Мне всегда нравились ее письма. – Дели взглянула на свои руки, лежащие поверх пледа. – Ничего теперь не держат мои руки. Знаешь, я пыталась писать, привязывая кисти к запястью, как Ренуар. Но я очень неуклюжая, да и сразу начинают болеть руки, плечи. Алекс говорил, что рукам надо все равно найти занятие, вот я и вяжу.