Рихард сильно сжал голову руками, затем сложил их перед собой и начал медленно говорить.
— Я расскажу вам, граф. История моя может быть обычна, ибо я уверен, что многие из дворян, как в нашей стране, так и в других, совершали поступки и более ужасные. Может быть, даже найдутся те, кто сочтет мое преступление совершенно безобидным и в какой-то мере, страшно сказать, правильным. С чего начать? Пожалуй, с того, что я был очень богат, от моих родителей осталось огромное состояние, накопленное годами жестоких поборов с принадлежавших нам земель. Когда крестьяне начали протестовать, мой отец продал им свои земли и на вырученные деньги основал весьма выгодное предприятие — банк. Знаю, что у вас в России дворяне стыдятся заниматься чем-то кроме военной, дипломатической и государственной службы, но у нас…
— Да я знаю, ваши бароны и герцоги — первейшие ростовщики-процентщики! — на губах Салтыкова играла неясная усмешка. Сам он придерживался весьма крамольных для России взглядов. Александр считал, что лучше быть ростовщиком или фабрикантом, как многие из европейских дворян, чем казнокрадом, как это заведено у русских вельмож.
Да, в ваших словах есть правда, — Рихард, как ни странно, подумал то же, что и его собеседник: «лучше быть ростовщиком-процентщиком, чем казнокрадом!». — В общем, в результате я унаследовал от отца моего богатства, которые было очень легко тратить. Золото, серебро и драгоценности. Мать моя скончалась через неделю после смерти мужа. Оставшись один, я, не задумываясь, начал проматывать полученное наследство, ибо был молод и не загадывал каким будет завтрашний день. Постепенно я погрузился в порок и расточительство. Жил в Париже, Вене, бывал в Риме. Моими постоянными спутниками были актеры, легкомысленные и развратные кокетки, утонченно порочные дворяне. Мне льстило, что нас называли «либертинами». Теперь, из-за процесса маркиза де Сада, я этого стыжусь. Конечно, наши забавы было трудно назвать хоть сколько-нибудь приличными, но все же, они ни в какое сравнение не идут с тем, что творил маркиз.
Однако, сладостны только те пороки, что неизведанны. К тридцати годам я познал все, и мой образ жизни мне опротивел. Но когда наступило отрезвление, я понял, что издержал, практически, полученные мною средства, и мне грозит вскорости стать нищим. Собрав все душевные силы, чтобы не впасть в отчаянье, я начал искать пути восстановления моих богатств. Как раз в это время началась слава немецкого виноделия, и я обратил внимание, что это очень прибыльное дело. Как вы понимаете, собственных средств на покупку виноградников у меня уже не было. Обдумав все возможные варианты, я, наконец, пришел к выводу, что единственный путь для меня — это женитьба. Тогда я встретил Мари. Покорить ее не составило никакого труда. Ремесло развратника — прельщать женщин. Она была чудесна, прекрасна душой и телом… Но я старше и познал такие глубины порока, что ее любовь уже не могла тронуть мое огрубевшее сердце. Шаг за шагом я приближался к своей цели — ее приданому. Двум огромным виноградникам и винокурне. Мари, такая молодая и наивная, полюбила меня. Ее родители, добрые люди, любящие свою дочь, согласились на наш брак, хоть я и был на четырнадцать лет старше невесты.
Судьба оказалась ко мне благосклонна. Уже в первый год я продал вина на огромную сумму. Ваш двор приобрел у меня только четверть получившегося вина, можете себе представить, сколько его было всего? Дела мои поправились и пошли в гору. Конечно и торговая служба его величеству Фридриху, тоже помогала. Поставки для армии и двора всегда были выгодным занятием. В общем, я вложил довольно значительные средства в усовершенствование процесса винокурения, обучение рабочих, мелиорацию земель. Перестав бояться нищеты и поняв, что обеспечил себя, я стал думать о наследниках, и тут выяснилось, что Мари не способна зачать ребенка. Это стало для меня настоящим ударом. У меня даже случился приступ меланхолии. Кому же я оставлю хорошо отлаженное дело, приносящее бешеный доход? Вы еще молоды и возможно вас никогда не посещали мысли о бессмертии. Да-да. Истинном бессмертии, которое мы обретаем в своих детях. Ну да ладно… Не буду утомлять вас философскими измышлениями. По нашим законам, я могу развестись с Мари, по причине бесплодия, но тогда, по этим же законам, я должен буду вернуть ее отцу и приданое! А я уже вложил в него огромные средства, да и признаться, виноделие мой единственный источник дохода. При таких обстоятельствах, как вы понимаете, я не мог пойти на развод.
— Ситуацию изменил случай. Я давно уже… — барон замялся, — еще до свадьбы…
— Спали с Лизхен Риппельштайн, — закончил фразу Салтыков. — Не стесняйтесь, барон. Связь хозяина со служанкой нынче подразумевается, даже если на самом деле и никогда не имела места.
Да, но не в этом случае. Лизхен Риппельштайн выросла вместе с Мари, та считала ее сестрой. Они получили практически одинаковое воспитание, — хоть Рихард и произносил эти слова с самоосуждением, в глазах его мелькнул похотливый огонек.
— И, тем не менее, вы не устояли, это ведь так заманчиво, спать с двумя сестрами одновременно, — на губах Салтыкова заиграла тонкая насмешка, — некоторые находят в этом что-то кровосмесительное…
— Нет. Насколько мне известно, вы тоже, — вернул колкость гостю барон, намекая на то, что в первую же ночь Салтыков оказался в спальне экономки.
— Но я не знал, что Лизхен и Мари вместе выросли, и что они как сестры, — ответил граф.
— И, тем не менее, тоже не устояли перед фройляйн Риппельштайн, — барон не удержался от колкости.
— Так что же произошло? — вернул разговор к прежней теме Александр, подумав, что, пожалуй, не стоит заострять внимание на интимных подробностях его пребывания в замке.
Однажды Лизхен прибежала ко мне в кабинет в состоянии явно не нормальном. Она вся покраснела, бормотала что-то непонятное, и размахивала листком почтовой бумаги. Отчаявшись, что-либо понять с ее слов, я выхватил письмо и увидел, что она от матери фройляйн Риппельштайн. Я прочел его. Честно говоря, известие меня удивило не сильно. Якобы, виконт де Грийе — отец Лизхен. Я об этом много раз думал, иначе с чего бы старому пройдохе воспитывать дочку гувернантки как свою собственную? Меня привлекло другое. Гертруда сообщала, что имеет средство заставить виконта признать незаконную дочь наравне с Мари.
— Шантаж? — Салтыков чуть подался вперед. Несмотря на общую расслабленность его позы, барону стало ясно, что эта часть рассказа особенно заинтересовала Александра.
— Разумеется.
— Но чем же?
— О предмете шантажа ничего конкретного. Сказано было только, что у некоего нотариуса Батистена находятся некие бумаги, о тайне существования которых очень заботится старый маркиз.
