Гидеон жестом пригласил Чариз первой подняться по ступеням и первой войти в дом. Он последовал за ней, но к ногам его словно привязали гири. Он шел, превозмогая себя.
Последние лучи заходящего солнца пробивались сквозь высокие витражные окна. В полосах света плясали пылинки. Если снаружи дом выглядел обветшалым, то запустение, царившее внутри, наводило на мысль о нищете. Громадное пространство холла по преимуществу оставалось пустым. Кое-где стояла мебель — разрозненные, словно случайные предметы. Было заметно, что дом второпях убирали, но изысканная лепнина потолков потемнела от пыли и грязи, портьеры тоже были пропитаны пылью, камины холодные. Слуги зашли следом и выстроились вдоль обшитых дубовыми панелями стен.
— Мы взяли несколько новых слуг, когда узнали о том, что вы едете, сэр Гидеон. Но сделали это на свой страх и риск и теперь должны получить на это ваше разрешение. Что же касается последнего года, то в доме жили только я и миссис Полетт. — На мгновение Полетт решил забыть о формальностях. — Мне жаль, мой мальчик. Не такой встречи ты заслужил, возвратившись домой.
Гидеон обвел взглядом необжитой грязный зал. Детские воспоминания его были холоднее, чем зимний воздух снаружи. Его отец имел обыкновение наказывать его в этом вот зале, обычно на глазах у слуг. Отказ сына плакать во время порки должен был бы радовать отца, мечтавшего вырастить из сына настоящего мужчину. Ведь суть постоянных придирок сэра Баркера к сыну сводилась к тому, что он считал своего второго отпрыска слабаком и нытиком. Однако угрюмая стойкость Гидеона лишь распаляла истязателя, побуждая его мучить сына еще больше.
— Сэр Гидеон?
Тихий голос девушки отвлек его от тяжелых воспоминаний. Он посмотрел на нее. Девушка стояла, залитая золотистым солнечным светом. Казалось, сияние исходило от нее самой, словно она была святой, сошедшей с иконы.
Чертам лица ее вернулась четкость. Заостренный подбородок, полные губы, большие глаза, переменчивые, словно корнуоллская погода. Она прятала руки в черных складках пальто. Видимо, чтобы скрыть их дрожь.
— Должно быть, вы устали. — Теперь, когда он вгляделся в нее пристальнее, он увидел темные круги у нее под глазами. — Путешествие было трудным.
Встретив его взгляд, Чариз вымученно улыбнулась. Она была одинока, испугана, беззащитна, но бросала вызов судьбе, не желая сдаться без боя. Что-то шевельнулась в дальнем уголке его сердца. К Саре Уотсон его влекло сильнее, чем к любой другой из женщин, которых он когда-либо знал. Не будь он настолько безнадежен, возможно, решился бы предложить ей руку и сердце.
Но он знал, что ради ее же блага Сара должна бежать от него за тысячу миль. Он обуза для самого себя. Для мира. Но он может стать обузой для жены.
Жестокая судьба свела его с Сарой. Она напомнила Гидеону о том, о чем он может только мечтать.
Он наступил на горло своей разъедающей душу тоске, сожалениям, печали. Через три недели она уедет. Три недели он как-то продержится. Он выдержал год невыразимых мучений в Рангапинди и остался жить.
— Я в порядке. — Она прикусила губу в нерешительности. — Я бы хотела принять ванну, если это возможно.
— Разумеется, возможно. — Гидеон посмотрел на Полетта, ждавшего неподалеку. — Какие-нибудь спальни готовы?
— Да, сэр Гидеон. — Полетт запинался всякий раз, как возникала необходимость называть титул Гидеона. — Готова главная спальня.
— Мисс Уотсон это не устроит, — резко заявил он, дав понять Полетту, что мисс Уотсон никогда не была и никогда не станет его любовницей. — Велите горничным приготовить китайскую комнату, а также комнату для Талливера, моего индийского коллеги, и он будет жить в зеленой комнате. Я жду его со дня на день.
Полетт сдержанно поклонился и сказал:
— Будет сделано, сэр Гидеон.
Гидеону отчаянно хотелось поскорее покинуть этот холл, населенный призраками несчастья. Он жестом пригласил Сару пройти к выходу в другом конце зала.
— А тем временем мы с мисс Уотсон выпьем чаю в библиотеке. Если в ней еще можно находиться.
Полетт снова поклонился.
— Я рад, что ты выжил и смог вернуться домой, мой мальчик.
В голосе его прозвучали злые нотки.
— Спасибо, — пробормотал Гидеон, который не был благодарен судьбе за то, что дожил до этого похожего на ад настоящего.
Чариз последовала за Гидеоном в темный коридор и оттуда в еще более темную комнату. Впервые с того момента, как карета въехала во двор, она вздохнула полной грудью. Слава Богу, что теперь на нее никто не смотрит. Ведь слуги, которые пялились на нее, считали ее падшей женщиной. Несмотря на галантную попытку сэра Гидеона внушить им мысль, что она не является его любовницей. Синяки на ее лице лишь укрепили их подозрения.
Чариз ждала, пока Гидеон раздвигал тяжелые портьеры из синего бархата. В воздух взлетели облака пыли. Пыль забивалась в нос, в горле запершило. Внезапный свет ослепил Чариз. Она закрыла глаза, а, открыв их, увидела перед собой сплошную стену из окон, выходивших на заросшую террасу. Внизу плескались волны.
Гидеон долго любовался великолепным видом. Чариз чувствовала его грусть и странное для человека, который вернулся домой, глубокое одиночество.
Скорбел ли он об усопшем отце и брате? Или его беспокоило что-то другое?
Его отчужденность побуждала Чариз прикоснуться к нему, предложить ему сочувствие, напомнить ему о том, что он принадлежит человеческой расе и что он не один на земле. Спрятав руки в складках пальто, она подавила этот порыв.
Ее больно ранил его отказ от ее самого искреннего участия, но еще больнее было в бездействии наблюдать, как он страдает. Еще один опасный признак того, что она слишком болезненно, слишком остро реагирует на мужчину, которого едва знает. Но она уже перешла все мыслимые и немыслимые границы, летела в пропасть, и пути обратно не было.
Гидеон наконец обернулся, стряхивая пыль с ладоней.
— Я привез вас в сарай. Простите.
Гидеон помог ей снять плащ, повесил его на стул из красного дерева. Как и все в этой комнате, стулья были покрыты толстым слоем пыли. Но никакая пыль не могла укрыть от взгляда впечатляющее количество томов в кожаных переплетах, замысловатую резьбу на мебели и лепнину потолков.
— Едва ли этот дом можно назвать сараем.
Чариз присела на краешек зачехленного стула, подняв столб пыли, заставивший ее чихнуть. Она невероятно устала, все мышцы ныли после нещадной тряски в карете. Она бы продала душу за горячую ванну и кровать и возможность спать в ней, сколько влезет. Но она бы дважды продала душу за то, чтобы увидеть хоть проблеск радости на мрачном лице сэра Гидеона.
