– В этом и заключается твоя помощь?
– Нет. Главное – впереди.
Когда подали еду и вино, Ниол и Кончита по-настоящему разговорились. Девушка сказала, что она сирота и с раннего детства путешествует с балаганом. Они редко подолгу задерживаются на одном месте, потому что боятся преследований служителей Церкви.
– Мою мать объявили колдуньей и сожгли на костре, – призналась Кончита. – А у тебя есть родители?
– Только мать.
Девушка склонила голову набок и прищурилась.
– Я вижу, что ты не белый, но не могу понять, какая кровь течет в твоих жилах.
Ниол сделал большой глоток вина и ответил:
– Неважно. Думаю, ты не слышала о таком народе.
– Однако я рада, что это позволяет нам запросто сидеть рядом и разговаривать, – заметила Кончита и вдруг сказала: – Девушка, о которой ты мечтаешь, не похожа на меня.
– Я ни о ком не мечтаю. Все, что мне надо, у меня уже есть: здесь и сейчас.
– Именно такой ответ я хотела услышать больше всего.
Когда они вышли из полутемного кабачка на ослепительный солнечный свет, цыганка предложила юноше посмотреть, как она живет.
Внутри обтянутой плотной тканью повозки было душно. Повсюду валялись какие-то тряпки, дешевые украшения, посуда. Кончита задернула занавески, схватила глиняный кувшин с водой и принялась жадно пить. Потом протянула сосуд Ниолу и, когда он утолил жажду, сказала:
– Раздевайся. Я хочу увидеть, как ты выглядишь без одежды.
Губы Ниола дрогнули в смущенной улыбке.
– Не бойся, – добавила Кончита. – Если хочешь, я сделаю это первая.
Она без малейшего стыда освободилась от пышных юбок, расстегнула пестрый лиф. Ее грудь была смуглой и крепкой, под мышками и внизу живота буйно вились смоляные волосы. От нее пахло какими-то травами, потом и неутоленным женским желанием.
Юноше стало трудно дышать. Он медленно стянул с себя одежду и замер в нерешительности, между тем как черные глаза Кончиты излучали тепло и ласку.
– Мне нравится, что ты не набрасываешься на женщину, как изголодавшийся хищник, а любуешься ею.
– Просто я еще никогда этим не занимался, – признался Ниол.
– Не беспокойся, я научу тебя, как сделать так, чтобы было хорошо и тебе, и мне, – сказала девушка и, разглядев его со всех сторон, заметила: – Ты еще лучше, чем я думала! Иди ко мне, я заставлю тебя забыть о твоих печалях!
Когда Ниол прикоснулся к ней, ему почудилось, будто он обнимает пламя. Возможно, цыганка и впрямь происходила из рода колдуний; во всяком случае, она легко пробудила в юноше древнее неистовство и заставила его забыть себя от страсти. Занимаясь любовью, Кончита словно боролась с могучей и темной силой, пожиравшей ее тело. То было наслаждение на грани отчаяния, слияние, стирающее границы, которые некто незримый провел между людьми, заставив их биться в сетях от рождения до смерти.
Ниол и Кончита провели вместе несколько часов, вплоть до ее выступления, и вечером окруженная толпой цыганка танцевала только для одного человека. Она кружилась и порхала и, казалось, была готова взлететь. Всякий раз, когда глаза Ниола встречались с огненным взором девушки, по его телу пробегала волнующая дрожь. Он знал, что проведет ночь в ее объятиях и вновь познает, что любовь есть не только слияние душ и сердец, но и соединение тел.
Косое вечернее солнце окрасило площадь в теплый охристый цвет, пронзило воздух золотыми стрелами, сделало облака похожими на нежные лепестки гигантских цветков. Ниол поужинал в шумной, веселой компании друзей Кончиты, а потом они направились к ее повозке.
В эту ночь они утратили ощущение времени, раз за разом поднимаясь на вершины наслаждения, и лишь под утро погрузились в объятия глубокого, но короткого сна.
На рассвете девушка разбудила возлюбленного поцелуем, но, когда юноша потянулся к ней, чтобы вернуть ласку, отстранилась и посмотрела на него пристальным, властным взглядом.
Кончита еще не начала говорить, а Ниол уже догадался, что она скажет.
– Поехали со мной. Наши тебя примут. Мы удивительно подходим друг другу. Я тоже отверженная, но я не страдаю и никогда не стану страдать, если рядом будешь ты.
Ниол лежал с широко открытыми глазами и неподвижно глядел в матерчатый потолок.
Он знал, что его ждет: простые, невзыскательные отношения, буйный трепет страсти, пыль дорог и – свобода. Свобода, в обмен на которую он окончательно потеряет себя. А еще утратит пронизанную безнадежностью и тайной страстью возможность видеться с Паолой.
– Я не могу.
Кончита вздрогнула и оскорбленно поджала губы.
– Ты просто не хочешь.
– Я не могу бросить мать.
– Врешь! Ты надеешься сорвать цветок в чужом саду. Смотри, поранишься о шипы! А я дала бы тебе все и ничего бы не попросила взамен.
Ниол молчал. Он мечтал об искреннем, бескорыстном, но взаимном чувстве и не хотел ее обманывать. В Кончите было что-то, таившее невыразимое очарование для глаз и плоти, но не для души и сердца.
– Ты не забудешь меня? – спросила девушка.
– Никогда. Это я могу тебе обещать.
При расставании цыганка не обняла возлюбленного, сказав, что это плохая примета. Однако, уже забравшись в свою повозку, девушка не выдержала, раздвинула занавески и крикнула:
– Все твои мечты сбудутся! Ты проживешь долгую, интересную жизнь и умрешь глубоким стариком в окружении многочисленных потомков! У тебя будут и богатство, и власть, и любовь!
Ниол усмехнулся. Разумеется, это была шутка. На самом деле ему придется слиться с пошлой, невежественной, грубой, грязной толпой, которая окружала его на улицах Мадрида. Чуткий, гордый, непокорный дух древнего народа покинул его навсегда.
Когда повозки бродячих артистов прогрохотали по мостовой и скрылись в облаке пыли, юноша мысленно послал Кончите прощальный поцелуй и отправился домой.
Он смотрел на изъеденную ржавчиной и оплетенную ползучими растениями решетку сада с таким видом, словно вернулся после долгого странствия.
Ниол вошел в сад и увидел Паолу. Ему показалось, что ее глаза искрятся от счастья. Теперь она нарядно одевалась даже дома, как будто ее кавалер обладал способностью проникать взглядом через расстояние. При виде ее светлой, невинной улыбки на сердце юноши камнем упала печаль, и он нахмурился. Его лицо сделалось мрачным, в нем появилась доселе неведомая угроза.
Паола удивилась происшедшим в нем переменам. Товарища детских игр, мальчика, который рассказывал ей удивительные легенды о духах-покровителях, неутомимого выдумщика, сочинявшего истории, порождающие мистический трепет, верного друга, подарившего ей таинственный амулет, который она до сих пор носила на шее, больше не было.
И все-таки Паола была всем сердцем привязана к нему, а потому искренне произнесла:
