– Быстро, государь, Зорька уже осёдлана.
Мария кинулась в свою комнату переодеваться. Пётр повернулся к кавалерам.
– Что ж, господа офицеры, разрешаю вам задержаться и к службе прибыть попозже. Не одним же дамам по лесу скакать.
Пётр ухмыльнулся, увидев отчаянную радость на лицах молодых людей.
– Что, уж выбрали? Ну, признайтесь, кому – какую? Голицыну-то кто себе присмотрел? Ну? Ты что ль, Михайла? Ну, не бычься. Царская власть от бога, так что передо мной как перед попом можно. Невеста первостатейная, но норовиста! А вон и дамы наши, на крыльцо выходят, пойдём и мы. А тебе, Митрий, кто глянулся, грузинская княжа?
– Нет, Варвара Андревна.
– Тихонькая-то? Поёт хорошо. Думаю, всех трёх в поход с собой взять. При Катерине Алексеевне.
Пётр говорил это, уже выходя на крыльцо, на яркое февральское солнце.
Дамы уже усаживались: царевны с Катериной в карету, Нина и Варенька в открытый возок с медвежьей полостью. А для Марии подводили осёдланную Зорьку, та радостно всхрапывала и пританцовывала на ходу, радуясь долгожданной хозяйке.
– А ну-ка!
Пётр отстранил конюха, взявшегося за стремя, и вознёс на длинных руках Марию прямо в глубокое седло с высокой лукой. Она едва успела поставить на место ногу и закинуть назад хвост амазонки. Зорьке не стоялось на месте – видать мало её выгуливали. Марии приходилось то и дело успокаивать лошадь, дожидаясь, пока все усядутся. Её немного смущал взгляд Петра, был он какой-то нецарский, будто ощупывающий, оценивающий.
А Пётр и в самом деле оценивал. Бывая в чужедальних странах и глядя на тамошних красавиц с тонкими талиями, гарцующих на конях в сопровождении кавалеров, часто вздыхал он про себя: «Эх, а наши-то кулёмы! Будет ли время, когда в России барыни так гарцевать будут?» И вот смотрел теперь, не сводя глаз, на свою, на российскую. Тёмно-синяя амазонка с белой выпушкой плотно облегала точёную фигурку, шапочка из белого горностая на польский манер открывала маленькие розовые уши, и лошадь под ней тёмно-караковой масти нетерпеливо перебирала стройными ногами по сверкающему снегу.
– Что ж, Мария Борисовна, наказ мой тебе: чтоб подружек своих верхами ездить научила. А то в поход через Польшу пойдём, чтоб знали там наших.
Оглянулся на изумлённых Вареньку и Нину.
– Вняли, боярышни? Господа офицеры, если надо, помогут.
Мотнул головой на Шереметева с Шорниковым, те довольно кивали, поможем, мол.
С полверсты ехали вместе, и все взоры неотступно следовали за Марией. Зорька будто понимала, что любуются её хозяйкой, а значит и ею – выступала как картинка, чуть боком, точно ставя напружиненные ноги и пофыркивая опущенной мордой. А как только доехали до развилки – две повозки в одну сторону, а третья и трое всадников в другую – Зорька сразу сорвалась в галоп. Мария её удерживать не стала. Ей самой хотелось скорости, ветра в лицо.
Оба кавалера сначала припустили за ней, но через небольшое время Дмитрий отстал и поехал рядом с возком. Так и в лес въехали: Мария с Михаилом Шереметевым впереди, за ними повозка с Ниной и Варенькой и Дмитрий Шорников сбоку.
На концах еловых лап уже начали распускаться молодые изумрудные побеги, сквозь ветви сверкало голубое почти весеннее небо, птичьи голоса наполняли воздух. И, как птичий гомон, звенел сзади девичий смех, перемежаемый молодым баском. А Мария с Михаилом ехали молча. Она искоса смотрела на его румяное лицо с прямым носом и ехидно думала, что по политесу, коему недавно их обучали, кавалер должен занимать даму разговором, будь то на танцевальном вечере, за обедом или на прогулке. Спутник её, однако, не только разговором её не занимал, но и не смотрел даже, уставив взор промеж ушей своей лошади. И что это с ним? С утра такой бойкий был!
– Теперь направо поворотить надо, тут ближе.
Мария свернула с укатанной дороги и нагнулась, чтобы не задеть низко нависшую ветку. Михаил повернул за ней, но нагнуться не успел, и ветка, стряхнув на него целый сугроб снегу, облегчённо взмыла вверх.
Ну как же тут можно было не расхохотаться, глядя на него, совершенно засыпанного, с залепленным лицом! Она так смеялась, что даже слезинки повисли на пушистых ресницах. Он с досадой отряхивался и на неё теперь смотрел, смотрел даже как будто с обидой. Тогда она смеяться перестала, только улыбка на лице задержалась, подъехала ближе, послав вперёд чуткую Зорьку, и протянула руку в синей перчатке, провела пальцем по густым его бровям.
– Здесь снег ещё остался.
Сказала мягко, чтобы утешить, показать, что не хотела обидеть смехом своим. А он неожиданно эту руку взял, сжал крепко в своей широкой ладони и потянул к себе. Послушная Зорька подошла ближе, и Мария почувствовала, как её талию опоясала сильная рука, а лица коснулось жаркое дыхание. Она отпрянула, и его губы скользнули по её щеке. Через мгновение их разделяло уже не меньше двух саженей.
Она задохнулась и не смогла сказать ни слова, но гневный взгляд хорошо выражал её возмущение. Говорить ничего не пришлось, поскольку тут подоспели ехавшие сзади.
– Ой, Маша, здесь же коляска не проедет, тропка узенькая, – закричали девушки, – А пешком не хочется, все в снегу будем.
– Зачем пешком? На что же мы с Михаилом? – быстро нашёлся их спутник.
– Верно, – подхватил Михаил, – Кони добрые, не то что по одной, по две боярышни вынесут.
Дмитрий шагнул было к Вареньке, но она отступила за Нину, и пришлось тому грузинку на своё седло сажать, а Вареньку Михаил подхватил. Мария, глядя на это, улыбнулась и поймала в ответ лукавую усмешку Вареньки. Ишь, тихоня-тихоня, а углядела, что Дмитрий за неё глазом зацепился.
По тропке цугом доехали до родника. Над незамерзающим потоком курился парок, у деревянного настила висел берестяной ковшик. По очереди напились вкусной студёной воды, наполнили большую баклажку.
К Преображенскому подъехали уже в сумерках. Кавалеры быстро простились и ускакали – запаздывали к службе.
Флигель для боярышень был прибран и протоплен, и хоть обед они пропустили, есть не хотелось. Пошли осматривать домик. Кроме их комнат здесь располагалась людская для горничных девок – сейчас они в большом доме помогали – и одна самая большая спальная была свободна. Ну, конечно, они туда заглянули. Кровать широкая, как лужайка, затканное шёлком одеяло, кружево на подушках. Остальное убранство обыкновенное – гардероб, конечно, зеркало – но кровать… Нина с Варенькой строили догадки, Мария помалкивала.
За окном вдруг раздался шум, забарабанили в ставню, потом в дверь. Девы выскочили и увидели длинную фигуру царя на снегу. Он страшно выгнулся дугой, упираясь только пятками и затылком. Вокруг суетился человек, другой с фонарём подбегал. Вдвоём они подняли царя, внесли во флигель. На свету стало видно его искажённое судорогой лицо, закатившиеся глаза.
