— А я тебе говорю, — произнес Лорен, делая шаг вперед, страшно побледнев и стиснув зубы, — что он не будет поднимать твою колодку, а я тебе говорю, что он не будет шить твои башмаки, слышишь ты, гнусный негодяй? Ах да, у тебя есть большая сабля, но я боюсь ее не больше, чем тебя. Попробуй только обнажить ее!
— А!.. Убивают! — завопил Симон, белея от бешенства.
В это время во двор вошли две женщины. У одной из них в руках был документ. Она обратилась к часовому.
— Сержант! — крикнул часовой. — Это дочь Тизона, она просит разрешения повидать свою мать.
— Пропусти, совет Тампля разрешил, — сказал Лорен, не оборачиваясь, так как боялся, чтобы Симон не воспользовался этим и не начал бить ребенка.
Часовой пропустил обеих женщин, но не успели они подняться и на четыре ступеньки по темной лестнице, как встретили Мориса Ленде, спускавшегося во двор.
Почти стемнело: во всяком случае, различить их лица было уже почти невозможно.
Морис остановил их.
— Кто вы, гражданки? — спросил он. — И что вам здесь нужно?
— Я Элоиза Тизон, — ответила одна из женщин. — Я получила разрешение повидаться со своей матерью и иду к ней.
— Да, — возразил Морис. — Но разрешение дано только тебе одной, гражданка.
— Я привела с собой подругу, чтобы не быть одной среди солдат.
— Хорошо, но твоя подруга наверх не пойдет.
— Как будет угодно, гражданин, — сказала Элоиза Тизон, сжав пальцы подруги, а та словно вросла в стену и, казалось, была удивлена и испугана.
— Граждане часовые, — подняв голову, крикнул Морис, обращаясь к часовым, стоявшим на площадках каждого этажа. — Пропустите гражданку Тизон; однако ее подруге вход не разрешен. Она будет ждать на лестнице, проследите за этим.
— Да, гражданин, — ответили часовые.
— Поднимайтесь же, — разрешил Морис.
Женщины прошли.
Что касается Мориса, то, перепрыгнув одним махом четыре или пять ступенек, которые ему оставалось преодолеть, он вбежал во двор.
— Что тут случилось? — спросил он караульных. — Кто шумел? Крики ребенка были слышны даже в передней у арестантов.
Симон привык к манерам солдат муниципальной гвардии; увидев Мориса, он подумал, что тот идет к нему на помощь, и ответил:
— Этот предатель, этот аристократ, этот бывший мешает мне вздуть Капета.
И он показал рукой на Лорена.
— Да, черт возьми, мешаю, — сказал Лорен, обнажая свой клинок, — и если ты еще раз назовешь меня бывшим, аристократом или предателем, я разрублю тебя пополам.
— Убивают! Охрана, на помощь! — завопил Симон.
— Это я здесь охрана, — ответил Лорен, — и не зови меня, потому что, если я подойду, то уничтожу тебя.
— Ко мне, гражданин муниципал, ко мне! — воскликнул Симон, который на сей раз почувствовал серьезную угрозу со стороны Лорена.
— Сержант прав, — холодно произнес Морис, на чью помощь надеялся Симон, — ты позоришь нацию, подлец, ты избиваешь ребенка.
— Знаешь, почему он его бьет, Морис? Потому что ребенок не хочет петь «Мадам Вето», потому что сын не хочет оскорблять свою мать.
— Негодяй! — сказал Морис.
— И ты тоже? — удивился Симон. — Значит, я окружен предателями?
— Ах ты мерзавец! — произнес Морис, хватая Симона за горло и вырывая у него из рук ремень. — Ну-ка попробуй докажи, что Морис Ленде — предатель.
И он изо всей силы ударил сапожника по спине.
— Спасибо, сударь, — сказал ребенок, стоически наблюдавший эту сцену. — Только потом он будет мстить мне за это.
— Иди, Капет, — ответил Лорен. — Иди, дитя мое; если он опять будет тебя бить, зови на помощь, и мы накажем этого палача. Ну, маленький Капет, возвращайся в башню.
— Почему вы называете меня Капет, вы ведь меня защищаете? — спросил ребенок. — Вы же прекрасно знаете, что Капет — это не мое имя.
— Не твое имя? — переспросил Лорен. — Как же тебя зовут?
— Меня зовут Людовик Шарль де Бурбон. Капет — это фамилия одного из моих предков. Я знаю историю Франции: меня учил отец.
— И ты хочешь сделать сапожника из ребенка, которого сам король учил истории Франции? — воскликнул Лорен. — Ничего себе!
— Будь спокоен, — сказал Морис ребенку. — Обо всем этом я доложу.
— И я тоже, — подхватил Симон. — Кроме всего прочего, я доложу, что вы вместо одной женщины, имевшей право войти в башню, пропустили двух.
В это время из башни действительно вышли две женщины. Морис подбежал к ним.
— Ну как, гражданка, — обратился он к той, что стояла ближе к нему. — Ты видела свою мать?
И тут же Элоиза Тизон встала между ним и своей подругой.
— Да, гражданин, спасибо, — ответила она.
Морису хотелось рассмотреть подругу девушки или хотя бы услышать ее голос. Но она была закутана в длинную накидку и, казалось, решила не произносить ни слова. Ему даже показалось, что она дрожит.
Этот ее страх вызвал у него подозрения.
Он поспешно поднялся в башню и, войдя в первую комнату, через стеклянную дверь увидел, как королева что-то прятала в карман.
«Записка, — решил он. — М-да, неужели меня одурачили?»
Он подозвал своего товарища.
— Гражданин Агрикола, — сказал он. — Войди к Марии Антуанетте и не своди с нее глаз.
— Ого! — ответил муниципальный гвардеец. — А что?..
— Я тебе говорю, иди и не теряй ни минуты, ни секунды.
Гвардеец вошел к королеве.
— Позови тетку Тизон, — приказал Морис другому гвардейцу.
Спустя пять минут вошла сияющая тетка Тизон.
— Я повидалась с дочерью, — сказала она.
— Где это было? — спросил Морис.
— Здесь же, в этой передней.
— Прекрасно, а твоя дочь не просила повидаться с Австриячкой?
— Нет.
— И не заходила к ней?
— Нет.
— А когда ты разговаривала с дочерью, из комнаты арестанток никто не выходил?
— Откуда я знаю? Я смотрела только на свою дочь, которую не видела уже три месяца.
— Вспомни хорошенько.
— Ах да, кажется, вспомнила.
— Что?
— Выходила молодая девушка.
— Мария Тереза?
— Да.
— Она разговаривала с твоей дочерью?
— Нет.
— Твоя дочь ничего ей не передавала?
— Нет.
— Она ничего не роняла на пол?
— Моя дочь?
— Нет, дочь Марии Антуанетты?
— Да, она подняла свой носовой платок.
— Ах, несчастная! — воскликнул Морис. Он бросился к колоколу и с силой дернул веревку.
Это был набатный колокол.
В башню поспешно поднялись еще два муниципальных гвардейца; их сопровождали караульные с поста.
