Это наконец подействовало. Старший господин обнаружил все признаки страха.
— Господи, помилуй! — произнес он.
— Ага, наконец-то вы начинаете осознавать свою вину! — торжествовал Губерт. — Вы вздрогнули, я видел это, не отрицайте! Еще раз повторяю: ваши имена!
— Кто же мы, по-вашему? — спросил молодой человек.
— Заговорщики и государственные изменники!
— И государственные изменники! Ну да, конечно, тут одно обычно дополняет другое.
Асессор от подобной дерзости совсем опешил.
— Я в последний раз требую, чтобы вы назвали свои имена и предъявили документы! — воскликнул он. — Вы отказываетесь? Знаете ли вы, что этим вы еще усугубляете свою вину! Полицейское управление в Л…
— Вероятно, находится в очень плачевном состоянии, если вы являетесь его представителем, — докончил молодой незнакомец.
Это было чересчур. Оскорбленный вскочил, как ужаленный.
— Это неслыханно! Вы оскорбляете в моем лице правительство. Я арестую вас и отправлю в Л.
Губерт, как разъяренный петух, подскочил к своему противнику, но тот без всякой церемонии отстранил его; это было только одно движение сильной руки, однако асессор, как мячик, полетел на диван.
— Караул! — вне себя закричал он. — Покушение на мою особу; Маргарита, позовите своего отца!..
— Лучше принесите стакан воды и вылейте ее на голову этого господина! — сказал незнакомец. — Ему это необходимо.
Молодая девушка не успела исполнить эти столь разноречивые поручения, так как в соседней комнате послышались торопливые шаги и вошел управляющий, который, к своему удивлению, увидел меры, принятые у дверей, и услышал громкие голоса в гостиной. Асессор еще барахтался на диване и старался встать на ноги.
— Господин Франк! — воскликнул он. — Охраняйте выход и позовите работников! Вы ведаете полицейским надзором в Вилице и должны помочь мне! Я арестую этих двух субъектов именем…
Тут голос его сорвался, но после отчаянного усилия ему удалось встать.
Молодой незнакомец подошел к управляющему:
— Господин Франк, ведая по моему поручению полицейским надзором в Вилице, вы, вероятно, не выдадите своего собственного хозяина?
— Кого? — воскликнул управляющий отскакивая.
Незнакомец вынул из кармана бумагу и подал ее Франку.
— Я приехал совершенно неожиданно, и вы вряд ли узнаете меня после десяти лет; это письмо, которое вы сами написали мне несколько недель тому назад, может послужить удостоверением моей личности.
Франк бросил беглый взгляд на письмо, а затем посмотрел на лицо стоявшего перед ним молодого человека и спросил:
— Господин Нордек?
— Вольдемар Нордек, — подтвердил тот. — Которого при первых же шагах, сделанных им по своей земле, собираются арестовать в качестве какого-то «субъекта». Действительно, приятное приветствие!
Он посмотрел в направлении дивана, где сидел асессор, от изумления превратившийся в соляной столб.
— Какое досадное недоразумение, — в крайнем смущении произнес управляющий. — Мне очень жаль, что оно произошло в моем доме. Господин асессор, вероятно, крайне сожалеет…
Бедный асессор! Он был совсем уничтожен, и у него не было даже сил извиниться. К его счастью, Вольдемар не обращал больше на него никакого внимания; он представил Франку своего спутника:
— Доктор Фабиан, мой друг и наставник. Мы увидели, что замок освещен, и узнали, что сегодня там большое празднество. Я совершенно незнаком с гостями моей матери, а потому мы предпочли зайти сюда и пробыть здесь до отъезда гостей. Кроме того, я должен поговорить с вами относительно вашего письма, которое получил всего несколько дней тому назад, так как был в отъезде. Можем ли мы без посторонних побеседовать с полчаса?
Франк отворил дверь в кабинет.
— Прошу вас пройти сюда.
Вольдемар, выходя из комнаты, обернулся.
— Пожалуйста, подождите меня здесь, господин доктор. Надеюсь, вам не грозит больше опасность быть арестованным в качестве заговорщика. Я скоро вернусь.
Он слегка поклонился девушке, совершенно игнорируя асессора, и в сопровождении управляющего вышел из комнаты.
— Господин асессор, — вполголоса произнесла Маргарита. — Поздравляю вас с повышением!
— Сударыня! — простонал асессор.
— Ведь у меня нет «полицейского глаза»! Кто бы мог подумать, что у нашего хозяина столь ясно выраженная физиономия заговорщика!
Асессор не мог больше выносить насмешки из этих уст и, пробормотав какое-то извинение, поспешно вышел из комнаты.
Большая часть гостей, оставшихся ночевать в вилицком замке, уехала ранним утром следующего дня; только граф Моринский с дочерью находились еще в Вилице. Так как молодой хозяин застал их там, то вежливость требовала, чтобы они приветствовали его; однако граф Моринский счел необходимым предоставить своего племянника в первые часы свидания исключительно матери, да и Ванда совершенно не торопилась предъявлять свои родственные права.
Княгиня была одна с обоими сыновьями, она сидела на своем обычном месте в зеленой гостиной. Вольдемар расположился напротив, тогда как Лев стоял возле кресла брата; по внешнему облику это была совсем мирная семейная картина.
— Я никак не могу простить тебе этого, Вольдемар, — укоризненным тоном произнесла княгиня. — Остановиться у управляющего! Как будто замок каждую данную минуту не находится в полном твоем распоряжении, и как будто для меня не было бы радостью представить тебя моим гостям!
— Право, я вовсе не был расположен тотчас же по приезде вступать в совершенно чуждый мне круг, у меня было далеко не такое настроение.
— Ты все еще питаешь прежнюю антипатию ко всему, что называется обществом? Тогда нам придется сократить наши приемы.
— Только не ради меня. Я очень прошу тебя не обращать на меня внимания в этом отношении и извинить, если я не слишком часто буду появляться в твоих салонах.
Княгиня улыбнулась; эта нелюбовь Вольдемара к обществу, которую она давно знала, вполне соответствовала ее желаниям.
— И ты действительно привез с собой своего бывшего учителя? — весело заговорил Лев. — Удивляюсь твоему поступку, Вольдемар! Я был рад, когда смог отделаться от своего ментора, и ни в коем случае не стал бы брать его с собой в университет и путешествовать с ним.
Холодность, которую молодой Нордек обычно выказывал при разговоре с матерью, совершенно исчезала в обращении с братом.
— Ты не должен смотреть на господина Фабиана как на простого учителя. Он давно оставил эту профессию и теперь всецело посвятил себя истории; душой и телом он всегда был ученым, и только нужда заставила его стать «ментором».
