— Не умею.
— Жаль, — вздохнула она.
— Значит, радость была преждевременной, — пошутил он, хотя ему стало грустно.
— Неважно, — возразила она, — мне все равно приятно, я ведь давно вас не видела. Правда, несколько дней назад я видела вас на улице. Вы стояли у витрины ювелирного магазина и были так увлечены, что не заметили меня.
Дзевановский, разглядывая свои руки, покачал головой:
— Вообще-то я видел вас.
— А почему вы отвернулись?
— Почему? Понимаете ли, я умышленно шел, чтобы встретить вас… Но вы были не одни.
— Я была с премилой девушкой из «Мундуса». Но я не понимаю, почему вы…
В эту минуту умолк оркестр. Жермена со своим боксером вернулась за столик. Началась общая беседа. Одновременно подошел официант, и Дзевановский заказал оранжад. Он считал, что это самое дешевое и ему хватит денег. Однако уже спустя минуту с ужасом подумал, что денег будет недостаточно. И это не давало ему покоя, пока он не заплатил. На следующий танец боксер пригласил Анну, а Жермена начала рассказывать историю какой-то пани, которая сидела в третьей ложе.
— Так вы разводитесь с мужем? — спросил Марьян.
— Да, развожусь. Здесь много причин. А прежде всего…
— Несоответствие характеров, — подхватил он.
— Да нет! Причина, по которой женщина разводится, никогда не заключена в ее муже, она — в том, будущем.
— Значит, уже есть и будущий?
— Естественно! Вы знаете такую, которая бы разводилась иначе, а не ради кого-то другого?
— Значит, любовь?
— Любовь, — кивнула она головой.
— Судя по тому, как этот избранник смотрит на вас, можно поручиться, что взаимная.
— Какой избранник? — она широко раскрыла глаза.
— Ну, тот мастер кулака, — указал он на танцевальный круг.
— Но это же не он!
— В таком случае я ничего не понимаю.
— Я выхожу замуж за Хенрика Пилтза. Вы знаете: «Арнольд Пилтз и сын»? Так вот как раз за этого сына. Тоже сообразили, — рассмеялась она, — выйти замуж за боксера! Он же гол как сокол! Хорошо танцует, представительный, с лица ничего, ну и известный.
— Комплекс достоинств, — с признательностью склонил голову Дзевановский, — полностью оправдывающий честь сопровождать пани.
Она сделала гримасу и сказала:
— Я достаточно тупа, чтобы оценить, было ли ваше высказывание дерзостью, злобой или намеком.
— Намеком?
— Ах, вы думаете, что я не знаю?.. Стоит мне появиться в обществе то одного, то другого мужчины, и все подозревают в нем моего любовника.
— Не я, — серьезно защитился Дзевановский.
— А потому что это вас вообще не интересует. Я вам безразлична.
Дзевановский беспомощно развел руками:
— Как я должен на это ответить?
— Но, — продолжала Жермена, — я скажу вам кое-что. Так вот представьте себе, что у меня никогда не было любовника. Никогда. Это не притворство, Боже упаси. Просто я не люблю этого.
— Изменять мужу?
— Конечно. У меня их было три. И никому из них я не изменяла, да и зачем? Когда он мне окончательно надоедал, я разводилась с ним и выходила за другого. Уверяю вас, что муж является институтом значительно более выгодным, чем любовник. В отношениях с мужем не возникают материальные проблемы, не нужно притворяться в страстной любви, можно делать, что хочешь.
— Если он согласится на это.
— Если он не согласится, если он будет несостоятелен в моральном и материальном плане на связь с такой женщиной, как я, то может выбрать иную. Вот и все. Сам будет виноват, если разочаруется. Я полностью защищена от него и совершенно убеждена, что каждый мужчина — эгоист.
— Неужели каждый? Это зависит от того, как мы будем рассматривать это выражение.
— Очень просто, — пожала она плечами, — эгоистом является тот, кто не заботится о том, чтобы сделать мне приятно.
Анна с боксером вернулась к столику и сообщила, что ей уже пора домой. С Жерменой и боксером они расстались у выхода и пошли пешком. Анна своим спокойным мелодичным голосом рассказывала о бюро. Даже о работе, о ежедневных делах и людях она говорила с редкой доброжелательностью, заинтересованностью и заботой. И Марьян подумал, не следует ли часть этого тепла отнести в пользу слушателя, то есть на свой счет.
— Значит, вам там хорошо?
— Очень. Только будет у меня одна неприятная, весьма неприятная проблема.
— А именно?
— Мне бы не хотелось говорить об этом. Ночь такая чудесная… Но вам все-таки я скажу! Мой предшественник, пан Комиткевич, согласился на предложенные ему когда-то дирекцией условия. Это значит, что придется бороться, чтобы удержаться на этой должности.
— Да, неприятно.
— Вот именно. Видите ли, у него здесь жена, дети, и он не хочет с ними расставаться. Я очень сочувствую ему, хотя не колебалась, когда пришлось расстаться с дочуркой. В конце концов, я не имею права уступить, не имею.
— И что же вы сделаете?
— Все. Я соглашусь на самые худшие условия, соглашусь расширить диапазон моих обязанностей, увеличить часы моей работы. Я не имею права отказаться от этой должности. Вы не считаете, что я поступаю некрасиво?
— Ничуть. Я только удивляюсь вашей смелости и решительности.
Она остановилась и посмотрела прямо ему в глаза:
— Ответьте мне, пожалуйста, искренне, не считаете ли вы, что это с моей стороны нехорошо?..
Лицо Анны было так близко от его лица, что он чувствовал ее дыхание. Большие красивые глаза распахнулись перед ним, как двери, открытые в наполненный материнским теплом дом. Он забыл, о чем они говорили — о «Мундусе», о должности, о борьбе, даже о самой Анне. Его охватило мучительное и сладкое желание войти через эти глаза, измениться, переплавиться, найти себя там иным, с обновленной кровью в сосудах и новым сердечным ритмом.
