Гейдж открыл ставни, и в дом хлынули лучи утреннего солнца. К тому времени, как он вернулся с ведром парного молока и корзиной яиц, ярко освещенную кухню уже наполнял аромат горячих булочек и мяса. Застыв на пороге кухни, Гейдж с удивлением уставился на завтрак, приготовленный Шимейн.
— А вы, оказывается, лгунья, Шимейн, — наконец произнес он, ставя ведро и корзину на кухонный стол. Он никак не мог отвести взгляд от румяных булочек, уверенный, что никогда в жизни не ел столь аппетитного на вид кушанья. Впрочем, решил он, возможно, голод затуманил его память.
— Почему вы так решили, сэр? — оцепенела Шимейн.
— Судя по всему, вы умеете готовить, — пояснил Гейдж, указывая на булочки и оленину. — Пожалуй, вы способны пристыдить даже Роксанну Корбин. Зачем же вы уверяли меня в обратном?
Гейдж уставился на нее, задумчиво сведя брови и скользя взглядом сверху вниз, от растрепанных волос Шимейн до пальцев босых ног, выглядывающих из-под подола. Эти крошечные пальцы неловко подобрались под его взглядом, а Гейдж еще раз оглядел их хозяйку — уже в обратном порядке, снизу вверх. На миг задержал взгляд на упругой округлой груди, приподнявшей ткань ночной рубашки.
Мучительно сознавая, как неприглядна ее внешность в эту минуту, Шимейн прикрыла рукой грудь и запахнула потуже кружевной воротник халата. Даже если бы ее одежда была прозрачной и не скрывала тела, Шимейн не ощущала бы большего смущения. Она виновато потупилась. Будет ли Гейдж и впредь обращаться к ней с уважением? В конце концов она лишь рабыня. Ей некуда бежать, не у кого просить защиты. Она видела, как ретировались жители городка под взглядами Гейджа Торнтона, значит, они слишком трусливы, чтобы вступиться за нее. А те, кто не испытывает робости перед этим человеком, наверняка питают отвращение к каторжникам, как Альма Петтикомб. Нет, ждать сочувствия ей не от кого.
Наконец Гейдж устремил взгляд на ее лицо, но Шимейн отвернулась, чтобы скрыть ярко вспыхнувший румянец, и начала перекладывать яичницу на блюдо. Несмотря на все старания остаться невозмутимой, она дрожала как осиновый лист, ощущая близость хозяина.
Пытаясь сдержать дрожь в голосе, Шимейн поспешила ответить, надеясь, что Гейдж отойдет от нее:
— Когда вы спросили, умею ли я готовить, я не знала, удастся ли мне вспомнить то, чему меня учили. Видите ли, мама придавала большое значение урокам нашей кухарки, а я ненавидела их и считала бесполезными. Они мешали мне заниматься тем, что мне по-настоящему нравилось.
Взяв блюда с яичницей и мясом, Шимейн отошла к столу и поставила их на середину рядом с тарелками для хозяина и его сына. И не оглядываясь, она знала, куда смотрит Гейдж.
— Чем же вы любили заниматься, Шимейн? — спросил Гейдж, не сводя глаз с ее ягодиц, обтянутых тканью халата. Эта часть тела Шимейн, невольно выставленная ею на обозрение, заслуживала восхищения, как и все, что Гейдж видел прежде.
— Ездить верхом, сэр, — смущенно призналась Шимейн. Эдит дю Мерсер казалось немыслимым, чтобы девушка носилась по холмам и равнинам на своенравном жеребце, с которым сумел бы справиться далеко не каждый мужчина. Шеймас О'Хирн рано обучил свою дочь верховой езде, и им обоим полюбилось это развлечение. Только Морис не уступал ее отцу в искусстве ездить верхом. — Моему отцу принадлежали лучшие лошади в Лондоне. Он посадил меня в седло, едва мне исполнилось два года, несмотря на уверения мамы, что ничего хорошего из этого не выйдет. Как всегда, она оказалась права: очевидно, ловец воров знал, где меня искать, ведь он подкараулил и схватил меня в конюшне.
— Вы считаете, о вашей страсти к лошадям сказала ему бабушка вашего жениха? — спросил Гейдж, испытав легкое разочарование, когда Шимейн повернулась к нему лицом. Впрочем, едва прикрытая тканью грудь Шимейн выглядела не менее соблазнительно. Крохотные бусинки сосков приподнимали ткань, возбуждая воображение Гейджа.
— Или кто-нибудь из ее слуг, — подтвердила Шимейн. — К этому выводу я пришла не сразу. У меня было немало времени для размышлений после ареста, и в конце концов я поняла: кто-то хотел, чтобы мое исчезновение осталось тайной, чтобы во время ареста рядом со мной никого не оказалось. Как раз в это время конюхи прогуливали лошадей. Но если я ошиблась в своих догадках, значит, я несправедлива к Эдит.
— А если бы родные нашли вас, могли бы подозрения против этой женщины помешать вам выйти замуж за вашего жениха? За этого… Мориса дю Мерсера?
Этот вопрос мучил Шимейн с самого ареста, и она уже устала от мысленных споров с самой собой. Ей так и не удалось прийти к окончательному решению, а сейчас Шимейн не придавала этому значения, уверенная, что маркиз ни за что не женится на каторжнице.
— Маловероятно, чтобы моим родителям или даже Морису пришло в голову разыскивать меня здесь. И потом, сомневаюсь, что у Мориса найдется время для поисков. В Англии ему принадлежат обширные владения, требующие постоянного надзора. Вряд ли он решится пренебречь своими обязанностями и приедет сюда.
— Даже для того, чтобы найти свою невесту? — изумленно переспросил Гейдж, не понимая, как можно забыть о такой красавице, как Шимейн.
— Морис никогда не испытывал недостатка в титулованных поклонницах, увивающихся вокруг него, — коротко ответила Шимейн. — Должно быть, какая-нибудь знатная леди уже завладела его вниманием.
Всмотревшись в ее лицо, Гейдж помедлил и спросил:
— Значит, о замужестве с ним речь не идет?
Не доверяя собственному голосу, Шимейн резко кивнула и занялась делом, выставляя на стол масло и джем, чтобы не поддаться горечи и сожалению.
Гейдж в задумчивости подошел к столу и взял из корзинки булочку. Откусил, размышляя о словах Шимейн, но спустя несколько секунд забыл обо всем, а его глаза довольно заблестели. Ничего подобного он не пробовал с тех пор, как покинул отцовский дом. Даже Виктория не умела печь такой вкусный хлеб.
— Пожалуй, я поспешил, сравнив вас только с Роксанной Корбин. Я не погрешу против истины, если скажу, что вы печете хлеб лучше всех женщин в округе.
Шимейн откинула со лба непослушную прядь и удивленно воззрилась на хозяина.
— Значит, вы никому не продадите меня, мистер Торнтон?
— Разумеется, нет, Шимейн! — искренне изумился Гейдж. — Я же говорил, или вы мне не поверили?
— Некоторые мужчины говорят одно, а делают совсем другое, — уклончиво отозвалась она.
— Я не из таких.
Дверь спальни скрипнула, и, оглянувшись на звук, Шимейн и Гейдж увидели, как в кухню вышел Эндрю, шлепая босыми ножками по полу. Мальчик был так мил в длинной рубашке, со спутанными темными кудрями, падающими на лоб, что Шимейн захотелось броситься к нему и подхватить на руки. Но она понимала: Энди еще побаивается ее. В конце концов, вчера они впервые увидели друг друга.
Гейдж шагнул навстречу сыну, и Эндрю протянул к нему ручки, сладко зевнув. Отец подбросил его в воздух, и малыш радостно рассмеялся.
— Мы скоро вернемся, Шимейн, — предупредил Гейдж. — Энди знает, как обращаться с ночным горшком, но предпочитает ходить в уборную на дворе. В мое отсутствие вам придется сопровождать его. Он пытается подражать взрослом мужчинам, но у него еще не все получается.
— Понимаю, мистер Торнтон. — Вспыхнув, Шимейн отвернулась. В Англии, проезжая через деревни, она иногда видела из окна экипажа детей, голышом бегающих под дождем или плещущихся в лужах. Какими бы краткими ни были эти встречи, они успели развеять невежество Шимейн, узнавшей, чем мальчики отличаются от девочек. И все-таки знала она не так много, как, должно быть, предполагал ее хозяин.
Немного погодя Гейдж вернулся и направился к умывальнику. Утренний туалет сына он превратил в веселую игру, и в кухне то и дело раздавался заливистый детский смех.
Приготовив завтрак, Шимейн улучила минуту и направилась к себе в комнату. Ей не хотелось портить хозяину аппетит своим видом, и потому она сочла, что удобнее всего будет уйти, пока Гейдж сажает сына на стул. Шимейн уже выходила в коридор, когда хозяин, словно почувствовав ее намерения, догнал ее и схватил за руку, заставив вздрогнуть от неожиданности.
С лихорадочно забившимся сердцем Шимейн вгляделась в загорелое лицо Гейджа, стараясь понять, чем рассердила его. Она боялась этого человека не меньше, чем его сын — саму Шимейн.
— Вам нужно что-нибудь еще, мистер Торнтон? — пролепетала она.
— Да, Шимейн. — Он сухо улыбнулся. — Я хочу, чтобы вы остались и позавтракали с нами.
Невольным жестом она скрестила руки на груди.
— Я не одета, сэр.
— Вы и так прекрасно выглядите, — заверил Гейдж, окидывая взглядом ее лицо и обрамляющие его кудрявые пряди. Он всегда поражался, видя, как соблазнительно выглядит Виктория, хлопоча на кухне босиком, в одной ночной рубашке. С тех пор как она умерла, его тяготила непривычная пустота на кухне, даже когда в ней появлялась Роксанна. Но эта девушка с растрепанными, торчащими во все стороны прядями и следами муки на носу заполнила пустоту своим теплом и жизненной силой. Гейджу хотелось хотя бы несколько минут продлить ее присутствие. Он надеялся, что тогда гложущее чувство пустоты померкнет.
