– Видите ли, я не кусаюсь, – с некоторым раздражением бросил он.
– А мне кажется, что кусаетесь.
– Это намек на поцелуй? Или на обещание поджарить вас на угольях?
– И то, и другое.
Она налила себе чашку чая из чайника, возвышавшегося на столе. Тут же стояла и корзинка со сладостями, но она даже не взглянула на них.
– Можно и мне чашку?
– Наливайте! – отрезала она.
Уже лучше. Ему невыносимо видеть ее в таком состоянии. А уж когда она плачет… Куда спокойнее, когда она злится и сыплет колкостями.
Ему пришлось налить себе чай. Боясь, что она снова начнет вздыхать, он заметил:
– Оставлю пирожные вам. Вы слишком худы.
Она впервые подняла на него глаза:
– Вовсе нет!
– И слишком бледны, – добавил он для пущего правдоподобия. – Ни малейшего румянца.
– Как и должно быть.
– А я думал, что вы хотите выглядеть наилучшим образом.
– Я и так прекрасно выгляжу. И омерзительно красива.
Омерзительно?! Погодите! Он верно расслышал?! И откуда такая горечь?
– Да, – бодро согласился он. – Омерзительно. До тошноты.
Голубые глаза подозрительно сузились:
– И совершенно ни к чему это подчеркивать.
– О, прошу прощения. Давайте лучше обсудим еще один из слухов, которые вы распускали.
Если он хотел сбить ее с толку, так резко сменив тему, ничего не вышло. Она с любопытством взглянула на него:
– Да, прошу вас, поясните. Я что-то не припомню ничего подобного.
– Думаю, ваша подруга, вернее, бывшая подруга, не согласится с вами. На что там жаловалась Мейвис? Вы сказали, что она лгунья и всегда готова вонзить другу в спину кинжал?!
– Нет, это говорила она. Я просто назвала ее лгуньей в присутствии Джейн и Эдит, наших общих подруг. Слишком долго она провоцировала меня, вот я и вспылила. Но дальше это не пошло. Я знала, что Джейн и Эдит никому ничего не скажут. Они любят Мейвис.
– Но не вас?
Офелия отвела глаза.
– Я знаю, что вы подслушали мой второй разговор с Мейвис. Нет, Джейн и Эдит никогда не были истинными подругами, хотя всячески пресмыкались передо мной.
– И это вас волнует?
– Вот уж нет. Я вовсе не добиваюсь любви окружающих. Наоборот, делаю все, чтобы меня терпеть не могли.
На его взгляд, заявление было столь бессмысленным, что он на несколько секунд потерял дар речи. И конечно, не поверил ни одному слову. Но почему она вообще сказала нечто подобное? Пытается оправдаться?
– Никто не лезет вон из кожи, чтобы заслужить всеобщую нелюбовь, тем более намеренно. Это противоречит людской природе.
Офелия просто пожала плечами:
– Ну… если вы так говорите…
Она даже не собирается оспаривать сказанное? Окончательно раздраженный ее видимым безразличием, Рейфел не сдержался:
– В таком случае по каким же причинам вы намеренно отталкиваете от себя подруг?
– Чтобы не гадать, искренни ли они со мной, особенно когда слышу фальшь в каждом слове.
– Значит, вы никому не доверяете? Именно это хотите сказать?
– Совершенно верно.
– Полагаю, я тоже вхожу в число тех, кому доверять не следует?
Честно говоря, Рейфел надеялся, что она уверит его в обратном. Но почему? Он и сам этого не понимал.
– Разумеется. Вы тоже лгали мне, как и другие.
– Черта с два! – вознегодовал он. – Я был абсолютно честен…
Офелия презрительно фыркнула.
– Но ведь это вы утверждали, что везете меня в Лондон. Во всяком случае, из ваших слов можно было заключить именно это. По-вашему, это не ложь?
Рейфел залился краской. Что поделать, виновен…
– Но у меня есть вполне веское оправдание. Я хотел избежать ваших истерик и благополучно сюда добраться.
– Понятно. Вы добивались одного: чтобы я не смогла найти помощь, пока мы не окажемся в этой глуши. Или это тоже было сделано для моего блага? Впрочем, одно исключение или дюжина – какая разница? Мне нечего добавить.
На этот раз щеки Рейфела побагровели.
– Простите, что ввел вас в заблуждение ради собственного удобства. Но не стану извиняться за желание помочь вам.
– О, можете не просить прощения за ложь. Я, подобно вам, и сама частенько говорю неправду ради своего удобства.
– Это недостаток номер три?
– Нет. Я не злостная лгунья и если вру, то исключительно намеренно и с определенной целью. Зато совершенно не контролирую свои истинные недостатки: нетерпеливость и вспыльчивость.
– Вы не считаете дурным качеством склонность ко лжи?
– Не стоит лицемерить и утверждать, что вы так считаете.
– Именно, дорогая, но, видимо, в этом и кроется разница между нами. Я предпочитаю честность. Вы – наоборот.
– Вовсе нет! – вскинулась она, но тут же призналась: – Раньше меня частенько грызла совесть.
– И что же изменилось?
– Все окружающие беззастенчиво мне лгали. Поэтому Мейвис была моей единственной настоящей подругой. Ей одной я доверяла, в полной уверенности, что она никогда меня не обманет. По крайней мере так было, пока я не оскорбила ее.
– Не хотите это обсудить? – осторожно спросил он.
– Нет, – обронила Офелия и надолго замолчала.
И поскольку она признала, что может лгать без зазрения совести, он невольно задался вопросом, так ли уж она была правдива с ним. Эта мысль мучила Рейфела. Если она решила солгать, чтобы вернуться в Лондон…
– Я обидела Мейвис не нарочно, – пробормотала она и тут же вскрикнула: – О Боже, теперь вы видите?!
– Что именно? – нахмурился он.
– Это и есть мой третий недостаток.
– Какой? – озадаченно спросил он.
– Я совершенно не могу держать рот на замке! И отвратительно реагирую на молчание!
– И считаете это недостатком? – рассмеялся он.
– Разумеется! – раздраженно бросила она. – Как бы вы чувствовали себя на моем месте, если бы хотели рассказать интересную историю, а ваш собеседник упорно молчал? Приходится сразу переходить к делу, и это совершенно портит то, что иначе могло бы считаться весьма остроумным анекдотом.
Рейфел уже не скрывал смеха.
– Из всех недостатков этот может считаться совершенно незначительным.
– А я так не думаю, – негодующе заявила она.
– У вас в запасе есть такая история?
– Нет, я просто привела пример. Но к сожалению, мне и это не хочется сейчас обсуждать.
– Понятно. Буду знать, – улыбнулся он. – Но давайте вернемся к Мейвис.
– Лучше не надо.
– Или мне снова замолчать?
Она пронзила его яростным взглядом. На этот раз он умудрился не рассмеяться. Офелию так же легко вывести из себя, как и его сестру Аманду. Но предмет будущего разговора был вовсе не забавен.
– Мейвис утверждала, что вы разрушаете чужие жизни. Или она преувеличила?
– Вовсе нет. Уверена, многие мужчины, которых я отвергла, считают, что их жизнь навеки разрушена. Дункан оказался единственным, кто придерживался противоположного мнения. Он был уверен, что женитьба на мне – хуже всякого ада. Я думала точно также, особенно после того, как его дед расписал мне, насколько тосклива жизнь хозяйки Саммерс-Глейд.
