Глубоко вздохнув, Фиона опустилась на скамейку. Собственно, почему она во всем винит маркиза? Это всецело ее вина. Ей следовало выйти замуж давным-давно: за эти годы ей поступило не одно предложение, и некоторые из них выглядели вполне приемлемо. Предложения исходили от мужчин красивых, привлекательных и состоятельных, каждая девушка сочла бы за честь выйти замуж за любого из них. Однако она не испытывала того чувства, которое испытывают к человеку, с которым намерены прожить всю жизнь. Хотя претенденты ей по большей части нравились, но среди них не было ни одного, взгляд которого заставил сильнее забиться ее сердце; а разве не эти ощущения сопутствуют чувству, называемому любовью?
Наиболее близкое к этому состояние Фиона пережила в семнадцатилетнем возрасте в момент влюбленности в Джонатона Эффингтона – человека, с которым она до этого никогда не обменялась даже несколькими словами. Сейчас, поговорив с ним и побывав в его объятиях, Фиона испытывала нечто вроде шока от сознания того, что он, возможно, и есть тот самый единственный для нее человек. Она думала о том, что легко могла бы влюбиться в него, а также о том, что, если судить по его взгляду, он мог влюбиться в нее, если бы у него было для этого побольше времени.
Впрочем, время всегда лежало в основе ее проблем. Разве не думала она постоянно, что впереди достаточно времени для того, чтобы встретить желанного человека, влюбиться в него и выйти замуж? Тем более что постоянно объявлялись новые грандиозные балы, новые веселые загородные прогулки, возникали новые ухаживания, и у нее было слишком много развлечений, чтобы думать об отдаленном будущем.
Как-то незаметно девятнадцать лет превратились в двадцать два, а двадцать два – в двадцать пять. И вот теперь у нее остался единственный реальный вариант: выйти замуж за человека, за которого она не хотела выходить, или принудить к браку мужчину, который не хотел на ней жениться. И как это ни ужасно звучало, последний вариант становился все более вероятным.
Разумеется, Фиона пока не собиралась делиться своими соображениями с маркизом, хотя и была страшно разочарована. Похоже, в этом не было ни малейшего смысла, но в ее теперешней жизни вообще не осталось смысла…
Вскоре появилась горничная, держа в руках папку с рисунками, и Фиона вернулась в гостиную, где Оливер с Джонатоном были заняты серьезной дискуссией. Каждый держал в руке бокал, и Фиона готова была биться об заклад, что это отнюдь не херес.
– Ну-ка, ну-ка, давай посмотрим, – произнес Оливер слишком уж веселым тоном.
– Мы просто в нетерпении. – Тон Джонатона в полной мере соответствовал тону его приятеля, и Фиона поняла, что они определенно что-то замышляют.
Она быстро пробормотала молитву, которая должна была уберечь ее от любых тайных заговоров, а затем протянула им папку и только тут осознала, что за неудачная идея могла прийти в голову двум ее благодетелям. Фиона тихо застонала. Если бы она не была столь озабочена своими проблемами, она никогда не забыла бы о необходимости соблюдать осторожность.
Быстро отступив назад, она прижала папку к груди.
– Право, не думаю, что это удачная идея. Я не привыкла показывать свои работы на публике.
– Сейчас не время изображать скромницу, Фиона, – твердо заявил Оливер. – Твои рисунки – это твое спасение.
– Сомневаюсь. – Фиона задержала дыхание. – Хорошо, пусть так, но вы должны знать, что мои рисунки – это вовсе не то, чего вы ожидаете.
Вместо ответа Оливер неожиданно махнул рукой, в то время как Джонатон шагнул к Фионе и выхватил папку из ее рук.
– Мы горим нетерпением увидеть их. Я уверен, они прекрасны.
– В самом деле. – Оливер быстро подвел Джонатона к большому игорному столу в дальнем конце гостиной, и Фионе ничего не оставалось, как только последовать за ними.
Открыв папку, мужчины стали перебирать листы.
– Что ж, очень мило, – пробормотал Джонатон.
– Совсем неплохо, – задумчиво произнес Оливер. – Я бы даже сказал, довольно хорошо.
– Спасибо.
К этому моменту Фиона окончательно решила, что теперь самое время для нее обратиться в бегство.
Она с надеждой посмотрела в сторону двери, и тут ей пришло в голову, что если она сейчас сбежит, это будет верхом трусости с ее стороны. В итоге она издала вздох и осталась стоять там, где и находилась, – на полпути между мужчинами и дверью, мысленно отметив, что в случае чего может легко покинуть комнату, даже если кто-нибудь попытается ее остановить.
– Мне нравится вот это…
Фиона могла совершенно точно определить, какие рисунки они рассматривают в данный момент; судя по хвалебным замечаниям, друзья перелистывали пейзажи в первой части папки. Далее следовала серия натюрмортов, затем эскизы портретов, преимущественно ее сестер. В этом месте всякий, кто стал бы случайно разглядывать ее папку, вероятно, основательно заскучал бы.
Продолжив изучение, терпеливый исследователь мог увидеть рисунки античных скульптур. Фиона любила наблюдать за тем, как свет играл на мастерски вылепленных из мрамора телах, и с удовольствием переносила это чудо на бумагу.
Неожиданно в дальнем конце комнаты установилось весьма выразительное молчание, и Фиона насторожилась.
Потом кто-то негромко свистнул – должно быть, Джонатон.
Оливер оторвался от папки и откашлялся.
– Послушай, кузина!
– Да? – с невинным видом откликнулась Фиона.
– А эти рисунки с… – Оливер сделал паузу, словно не мог подыскать нужного слова.
– С натуры?
– Ну да. – Оливер скрестил руки на груди. – Я имею в виду, ты рисовала реальных людей?
– Разумеется, реальных, – невинно сказала Фиона. – Невозможно создать произведение искусства, если не умеешь рисовать с натуры. Искусство имитирует или подчеркивает отдельные стороны жизни…
– Это едва ли требует подчеркивания, – пробубнил Джонатон. – Возможно, лишив их одежды…
– Достаточно, благодарю вас. – Фиона пересекла комнату и стала собирать разбросанные по столу рисунки. – Я так и знала, что не следует показывать невеждам свои работы.
– А твой отец знал об этом? – строго спросил Оливер.
– Он отлично знал о моих занятиях. – Фиона выхватила рисунок из рук Джонатона, а когда он насмешливо улыбнулся, сделала вид, что не замечает его ухмылку.
– Однако дядя Альфред едва ли мог поощрять такие занятия.
– Осмелюсь доложить, что мой отец не относился к числу артистических натур.
Джонатон кивнул:
– Готов поспорить, что он не знал.
– Не знал? – удивился Оливер. – Он никогда не хотел узнать о твоих успехах? Не хотел узнать о том, якшаешься ли ты с голыми женщинами и мужчинами?
