— Я непредсказуема?
— Айе.
На миг она потеряла дар речи. А потом ущипнула его за задницу, сильно.
— Ой! — Горец шлепнул ее по ягодицам.
— Аи! — вскрикнула Джесси.
Кейон зарычал:
— Вот так. Око за око, девочка. Запомни это.
Рука, удерживающая ее за талию, расслабилась. Горец перебросил Джесси поудобнее, затем снова усилил хватку, и девушка поняла, что не сможет вырваться, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Перевитая мускулами рука, которая удерживала ее, была крепка, как арматурная сталь.
Рюкзак, все еще висевший у Джесси за спиной, подпрыгивал. Спрятанные в нем сумочка, ноутбук, уйма блокнотов, ручек, карандашей, плюс учебник «Древние цивилизации», почти десять сантиметров толщиной, поддались силе земного притяжения, соскользнули вниз и стукнули ее по затылку.
Сильно.
— Ой! — снова завопила Джесси. — Черт! Отпусти меня сейчас же, животное!
— Невероятно, — послышалось его бормотание.
— И это говоришь ты? — зарычала она. — Я вишу на плече у примата. Ты примат. Это я должна говорить «невероятно», не ты.
— Невероятно, — снова пробормотал горец.
И развернулся так быстро, что Джесси чуть не вернула миру те пять чашек кофе, которые были лишними. Ее чуть не вырвало прямо на великолепную задницу, которую она только что ущипнула и которая, как и его рука, казалась стальной.
Кейон подхватил массивное зеркало, зажал его под мышкой по другую сторону от Джесси и снова повернулся к двери. Одной рукой он удерживал девушку, другой — артефакт. И делал это без особого напряжения.
А Джесси знала, какое это зеркало тяжелое. Два грузчика с трудом справились с таким весом.
— Куда теперь? — требовательно уточнил горец, шагая по коридору.
Она подняла голову, насколько это позволяли пятнадцать килограммов перегруженного рюкзака — Джесси когда-то специально взвешивала его, чтобы высчитать расход калорий на его переноску, что дало ей возможность баловать себя каждое утро двумя шоколадными батончиками, — упирающегося ей в затылок, и прошипела:
— И зачем мне отвечать? Он укусил ее за бедро.
— Налево, — сквозь зубы ответила она.
Кейон повернул налево и перешел на легкий бег.
Ее шея заболела от напряжения. Джесси снова опустила голову. Ее лицо упиралось в ее грудь. С каждым шагом девушка подпрыгивала, ударяясь о его спину, а рюкзак систематически бил по ее затылку. Ну, по крайней мере, ее лицо было защищено от постоянных ударов. Грудь выполняла функцию подушки, и благодаря этому Джесси не упиралась носом в его спину. Возблагодарим Бога за малые радости. А в данном случае — за две большие.
— Куда ты меня несешь? — проворчала Джесси.
— К тому средству передвижения, которым ты обладаешь. А затем ты отвезешь нас в безопасное место.
— Неужели?
— Да, если хочешь жить.
Она хотела. И пробормотала, как добраться до парковки, где оставила свою машину.
— Ты невнятно произносишь слова, девочка.
Джесси снова забормотала.
— Что ты говоришь?
Опять бормотание.
— Ты что-то сказала про свою грудь? — недоверчиво уточнил Кейон. После паузы последовало восхищенное: — О Господи, ты упираешься в них лицом!
Он остановился так резко, что рюкзак стукнул ее дважды: мягкое «бум» сменилось полновесным «шмяк», от которого у Джесси помутилось в голове.
Она почувствовала, как дрожит его грудь, и только через пару секунд поняла, что это значит. Он смеялся. Этот негодяй смеялся.
— Как я тебя ненавижу, — сказала она, обращаясь к своему бюсту. Естественно, эти слова были адресованы не груди, а горцу.
Он продолжал смеяться, а Джесси растеряла весь боевой задор. Она устала, была напугана, и больше всего ей хотелось снова оказаться на ногах.
— Может, ты поставишь меня? Пожалуйста, — жалобно попросила она.
Джесси подумала, что он почувствует, как расслабились ее мускулы, поймет язык ее тела и решит, что она сдалась.
Горец перестал смеяться, нагнулся и осторожно поставил ее на ноги. В глазах цвета золотистого виски мерцали изумление и сексуальный жар, который Кейон даже не пытался скрыть.
— Так лучше? — Он коснулся ладонью ее щеки, провел большим пальцем по нижней губе.
Джесси дернула головой, отстраняясь.
— Лучше. Давай уйдем отсюда, пока кто-то не увидел нас у кабинета проф…
— Какого черта ты тут делаешь, Джесс? — рявкнул за ее спиной Марк Трюдо.
Джесси обернулась, не веря своим глазам. Ничего себе, простая мысль оказалась пророчеством.
Кабинет Марка был в сотне футов от кабинета профессора Кини. Чуть раньше Джесси проходила мимо него, и свет там не горел. Неужели у него нет личной жизни? Что он тут делает так поздно ночью?
Неужели теперь все пойдет наперекосяк?
Отлично, просто отлично. Только этого ей не хватало: Марка, который помчится рассказывать всем, кто готов слушать, о том, что она пересекла полицейское ограждение, влезла в кабинет профессора и утащила оттуда загадочный и бесценный артефакт. Если полиция способна сложить два и два, тут же выяснится, что она стащила то, что курьеры (которые были убиты) доставили профессору (который тоже убит).
А она пустится в бега при оч-чень отягчающих обстоятельствах. В последний раз ее увидят в компании высокого смуглого незнакомца в килте, во время похищения невероятно дорогой реликвии, проданной на черном рынке и послужившей причиной смерти трех человек.
И у нее не будет ни малейшего шанса рассказать свою версию и доказать, что ее тоже пытались убить.
Да и все равно ей никто не поверит.
Черт, черт, черт. Ей бы очень хотелось, когда все это закончится, дописать докторскую диссертацию в университете, в котором она ее начала, а не по почте из тюрьмы. Такие подробности не украшают резюме.
— Да не кричи ты, Марк, сейчас два часа ночи! Что ты здесь делаешь?
— Об этом я только что спросил тебя. — Близко посаженные карие глаза, скрытые за стеклами очков без оправы, перебегали с Джесси на полуобнаженного высокого мужчину с зеркалом и обратно.
И что она могла сказать? Невод, заброшенный в поисках мыслей, вернулся пустым. Даже напрягшись изо всех сил, Джесси не смогла придумать ни одного объяснения сложившимся обстоятельствам — не говоря уже об убедительном объяснении. Джесси была бы благодарна и за абсурд, но сегодня ее мозг решил взять выходной.
Так она и стояла, уставившись на Марка, как полная идиотка. А Кейон МакКелтар в это время принял удар на себя.
— Ты вернешься в комнату, из которой вышел, останешься там и будешь молчать еще долго после нашего ухода. Пошел.
