Перед тем как вернуться домой, он пригласил Пруденс на следующий вечер в театр, но она больше не осмеливалась появляться на публике в его компании и сослалась на то, что вечер у нее занят. Севилья посчитал это за нормальную женскую игру и решил, что пора выказать свою щедрость.
На следующее утро принесли очередной букет цветов, в котором среди стеблей прятался ларчик, обтянутый синим бархатом. Пораженная, мисс Маллоу с недоумением разглядывала играющие всеми цветами радуги бриллианты. Присмотревшись, она увидела великолепное колье. Сначала она решила, что здесь какая-то ошибка и что ларчик попал в букет случайно. Она бросилась к матери, чтобы решить, не следует ли ей сейчас же сходить в цветочную лавку и вернуть его.
По такому случаю был вызван дядюшка Кларенс: нужен был мужской совет.
— С каких это пор бриллианты водятся в цветочных лавках? — резонно заметил он.
— Может, они должны были положить их в другой букет? — высказала предположение Пруденс. — Кому-то в качестве свадебного подарка или что-нибудь в этом роде. Вы не сходите со мной, дядюшка? Я боюсь идти одна с такой дорогой вещью, а посылать с нарочным опасно.
— Твое объяснение вполне правдоподобно, — согласилась миссис Маллоу, с любовью поглаживая ожерелье.
В это время Пруденс открыла визитку, приложенную к букету, и с изумлением прочитала написанное там. Мистер Севилья долго ломал голову над тем, как позолотить пилюлю и придать своему двусмысленному подарку благопристойный вид. В записке было написано:
«Примите это маленькое ожерелье как знак моего уважения и искренности моих намерений».
Пруденс передала записку матери.
— Это не ошибка, — сказала она. — Ожерелье прислал мистер Севилья.
Не успела миссис Маллоу прочитать записку, как дядюшка Кларенс вырвал карточку у нее из рук.
— «В знак моего уважения и искренности моих намерений», — прочитал Кларенс. — Вот что он пишет. Севилья хочет взять Пруденс в жены.
— Но я не собираюсь идти за него, — возмутилась Пруденс.
— Ты не собираешься? Помилуй, о чем ты? — парировал Кларенс. — Он отличный парень. Знает всех и каждого. И как это нам в голову взбрело подозревать его в дурных намерениях? Да он не осмелился бы оскорбить Пруденс. Ему прекрасно известно, в каких я отношениях с сэром Алфредом и лордом Даммлером. А Даммлеру это будет урок: нечего ходить вокруг да около, как кот вокруг сметаны. Вот и увели у него невесту из-под самого носа. И поделом.
— Дядюшка, не нужны мне ни Севилья, ни его бриллианты.
Но Кларенс не слушал.
— Подожди, как заговорит миссис Херинг. Она уже просохла. Завтра же самолично отвезу ей ее портрет и расскажу, за кого выходит моя племянница. Настоящие бриллианты, — заметил он, раскрывая бархатный ларчик. — Ах, какая жалость, что их невозможно написать. Обязательно сделаю портрет Севильи. Нужно придумать, какой символ ему подходит. Кусочек готического собора или Альказара? Можно было бы написать его в одеянии испанского гранда, но Лоуренс всегда наряжает свои персонажи в характерные костюмы. Нет уж, не буду потакать его дурным вкусам. Севилья будет у меня в современном платье на фоне Альказара, а в руке — слиток золота. Золото выходит замечательно.
— Я верну ожерелье, — повторила Пруденс. Миссис Маллоу не знала, что и сказать.
— Очень жаль, Пруденс. Неужели он тебе ни чуточки не нравится? По-моему, он такой благородный, веселый и добрый. Не поступай поспешно…
— Я не продаюсь, мама.
Кларенс рассмотрел бриллианты на свет и пробормотал себе под нос:
— В них есть желтый и оранжевый лучи. Никогда не пробовал писать бриллианты желтым и оранжевым. А еще голубой, зеленый и фиолетовый. Радуга, да и только. Пойдем в мастерскую, Пру. Я напишу тебя с бриллиантовым ожерельем, а позади Севилья — я говорю о городе.
— Я верну их. — Пруденс вырвала у него ожерелье.
— Ты с ума сошла, Пру. В жизни у тебя больше таких не будет. Этот человек богат, как Крез. Тебе не придется больше писать. Портить глаза над листом бумаги… Ты будешь ездить по балам, коронациям и Испании.
— Он не знатного происхождения, дядюшка, — напомнила ему Пруденс, чтобы как-то скрасить свой отказ.
— А я уверен, что он из маркизов или что-нибудь в этом роде, как там у них в Испании называется? Просто так в честь города не называют. Проведете медовый месяц в Севилье, увидишь этот город. Сейчас я не сомневаюсь, что в нем есть что-то испанское. Глаза черные, и весь из себя смуглый.
— О каком медовом месяце вы говорите!
— А если и нет, — продолжал свое дядюшка Кларенс, — то что ему стоит купить титул. Все продается и покупается, были бы карманы набиты золотом. Это каждый дурак знает. Захочет — и «сэр» у него в кармане, а то и «лорд».
— Я сейчас же верну ожерелье, — проговорила Пруденс и направилась к двери.
Мать бросилась за ней:
— Он же сегодня должен приехать. Подожди, что он сам скажет, Пру. Остынь и подумай. Не глупи. Где твое благоразумие?
— Сейчас я, как никогда, благоразумна, мама. Я не собираюсь выходить за мистера Севилью. Даже речи об этом не может быть. Я не испытываю к нему никаких чувств.
— Дорогая, неужели ты надеешься выйти замуж за Даммлера? Но это же просто немыслимо. Он относится к тебе чисто по-дружески. Это же ясно как день.
Пруденс смутилась. Ей в голову не приходило, что мать может читать ее мысли.
— Я тоже отношусь к нему как к другу, — ответила она.
— Боюсь, не совсем, — мягко заметила мать. — Не подумай, что я давлю на тебя. Сама мысль об этом была бы мне оскорбительна. Ты уже не девочка и сама можешь решать за себя. Я только прошу — не торопись. Подумай. Что может быть лучше независимости, когда не надо заботиться о завтрашнем дне? Сейчас у нас все как нельзя лучше, но Кларенс не вечен. Рано или поздно все отойдет его сыну Джорджу, и вряд ли он возьмет на себя такую обузу.
Пруденс не изменила своего решения, но согласилась подумать. Все, что говорила мать, было правдой. Впереди маячил призрак нищеты. Все могло измениться, прими она предложение джентльмена, который не был ей несимпатичен и который мог дать ей все, что она пожелает. Но цена слишком высокая. О какой независимости может идти речь, если она будет связана по рукам и ногам? Это, собственно, была единственная причина ее нежелания выходить за мистера Севилью.
Мистер Севилья приехал после полудня, и, чтобы избавить его от поздравлений дядюшки Кларенса, она схватила накидку и вышла с ним на улицу.
— Вы получили мой маленький подарок? — спросил Севилья, как только коляска отъехала.
Ожерелье было у нее в ридикюле.
