— Взгляни только, как нагло он таращится на тебя! Что за тщеславный дурак, — прошипела Мина. — Он уже взрослый и не должен приходить в гарем. Но все же является каждый день повидаться с мамашей. Хорошо еще, что не остается надолго. Ему разрешено заходить не дальше дверей приемной махарани.
— Но почему он приходит так часто?
— Они очень близки. Его, разумеется, растили в гареме, как других детей. И сейчас он никак не в силах осознать, что давно бы полагалось стать мужчиной. Так нет. Цепляется за материнские юбки, как избалованный мальчишка! Подумать только, что когда-нибудь именно он станет править Джанпуром!
Мина досадливо качнула головой.
Джорджиана все еще пыталась понять, что представляет собой Шаху, когда Лакшми вдруг сказала странным, почти безразличным тоном:
— Мина? Джиджи?
Они одновременно повернулись к ней.
— Что с тобой, дорогая? — спросила Мина.
Лакшми сидела на корточках у бассейна-лотоса. Вынув из воды цветок на длинном стебле, она рассматривала изящную чашечку.
— Я приняла решение.
— Лакшми?
Джорджи нахмурилась. Тревога сжала сердце.
— Что-то стряслось?
— О каком решении ты говоришь, дорогая?
— Я думала об этом с того момента, как ты спасла меня, Джиджи.
Лакшми смотрела на подруг большими серьезными глазами.
— Я решила выполнить все обязанности, полагающиеся вдове, которая не взошла на костер вместе с мужем.
Джорджи попыталась протестовать, но Мина сжала ее плечо. Лакшми продолжала держать цветок.
— Мне нужна ваша помощь, — тихо продолжала она.
— Конечно, мы тебе поможем, — заверила Мина, подходя к Лакшми и осторожно ее обнимая. — Не беспокойся, сестра, Если хочешь соблюдать пурдах[4], останься здесь, со мной. Будешь прислуживать мне в новом зенане. Это самая подходящая для вдовы роль. Когда-нибудь ты поможешь Мне ухаживать за моими детьми.
Джорджи потрясение наблюдала за всем этим, не зная, что и сказать.
— Да, — прошептала Лакшми. — Думаю, так будет лучше.
Она поцеловала Мину в щеку и с сожалением взглянула на Джорджи.
— Ты была ко мне добрее сестры, Джиджи, но я не принадлежу к твоему миру.
Джорджи сжала руку подруги.
— Ты сама знаешь, как поступить, — выдохнула она. — Я хочу лишь одного: чтобы ты была счастлива.
— Я не могу быть счастлива, отрекшись от своего долга, — глухо пробормотала Лакшми. — Я отказалась взойти на костер и теперь должна пожинать последствия своего выбора.
Джорджи не могла, а возможно, и отказывалась ее понять. Но Мина взглядом велела ей придержать язык. В эту часть их мира она никогда не будет допущена. И если обе видят в происходящем какой-то смысл, кто она такая, чтобы спорить?!
Лакшми переоделась в белое сари. Цвет траура. Отныне она будет носить только белое: ни жизнерадостного желтого, ни кобальтово-синего, ни, разумеется, никаких оттенков красного, цвета индийских свадебных нарядов.
Мина и Джорджи отвели ее в укромный уголок гарема, где Лакшми села перед зеркалом, медленно стерла красное бинди, знак замужней женщины, и взяла в руки ножницы. Слезы выступили на глазах Джорджи, когда Лакшми срезала свои длинные черные волосы, оставив на голове не более полудюйма длины. Джорджи хотелось отвернуться, но она вынудила себя смотреть. Только старалась сдержать слезы при виде того, как подруга следует принятому в ее обществе безжалостному кодексу женской чести. Лакшми сделала именно то, что требовала от нее семья. Она могла бы получить свободу, но предпочла умереть для всего мира.
Лицо Мины превратилось в маску сочувственной решимости, словно сама она на месте Лакшми сделала бы то же самое.
— Вы посылали за мной, повелительница?
Фируз неподвижно стоял перед деревянной ширмой, разделявшей приемную махарани, которая разъяренной тигрицей металась по комнате.
Иногда он умирал от желания выпустить ее на волю — у него хватит силы освободить ее, если она того пожелает, — но Фируз был реалистом, и, честно говоря, что он стал бы делать с махарани? Она принадлежала Джохару, а Фируз знал свое место.
Обычно на их встречи она приходила одна. И сейчас успела отослать своего глупого сына, одарив его несколькими золотыми монетами и погладив по щеке.
Только Фирузу была известна полная степень ее власти над Шаху. Это отношения не просто сына с матерью, а кукловода и марионетки. Когда-нибудь Судхана, прикрываясь мальчишкой, будет править Джанпуром.
— Вскоре я передам с тобой послание моему брату. Он теряет терпение, — презрительно сказана она, все еще продолжая метаться. Тени, падавшие от ширмы, играли на ее тонкой фигуре. Круто развернувшись у одной стены, она направилась к противоположной. Фируз не спускал глаз с ширмы.
— А пока я хочу, чтобы ты побольше узнал об этой англичанке. Мне крайне не нравится ее появление здесь. Достаточно и того, что во дворце кишат британцы, но здесь, в самом гареме?! Подумать только, что мне приходится выносить! О, эта гнусная потаскушка Мина! Это она притащила ее сюда! Как я жажду видеть ее мертвой!
Фируз вопросительно уставился на ширму.
Судхана остановилась, и Фируз услышал восторженный, зловещий смешок.
— Друг мой, пока что я говорила чисто риторически, — весело попеняла она. — Всему свое время.
Фируз едва не улыбнулся, но скрыл свое удовольствие, поклонился и бесшумно вышел выполнять очередной приказ госпожи.
Никогда раньше под сводами этого дворца не слышался вой волынок. Но пока придворные ожидали начала пира, майор Макдоналд собрал нескольких горцев своего полка, чтобы развлечь хозяев шотландским танцем с саблями.
Обряженные в полную форму шотландского полка — килты и шотландские береты, — мужественные воины исполняли энергичную джигу над скрещенными на полу саблями. Под нытье волынок и бой горских барабанов они выказывали свою силу и ловкость. Каждый танцор поднял одну руку над головой, а другой упирался в бедро.
— Смысл этого танца — поднятие боевого духа перед битвой, — объяснял Йен группе придворных, пока Рави старательно переводил. — Кстати, джентльмены, вы когда-нибудь пробовали виски?
Взмахом руки он показал на стол. Слуга наливал в рюмки лучшее виски.
— Это любимый напиток мужчин нашей страны.
К счастью, они также привезли в дар махарадже пятьсот бутылок шампанского, поскольку некоторые придворные, пригубив горького виски, едва его не выплюнули. Рави перевел высказывание одного из них, посчитавшего, что «пьет жидкую грязь». Он был недалек от истины: в напитке ясно ощущался привкус горелого торфа.
