Мэри тут же принялась упрашивать его позаниматься ее партией, остальные дамы тоже не отставали от нее. Не прошло и пяти минут, как джентльмены оказались начисто лишены женского внимания. Центром общества стал Энджел. Он с наивозможнейшей скоростью ретировался за клавесин и принялся разбирать ноты, стараясь одновременно ни одну из леди не обойти участием. В конце концов, именно так и должен вести себя благовоспитанный слуга. Мэри победила в состязании за его внимание, так что репетицию пришлось начинать с места в карьер, со сложной партии: дуэта несчастного изуродованного джентльмена и Мэри.
Играл и пел Энджел, почти не задумываясь о том, что делает. Свои арии он давно выучил, как и всю написанную на данный момент музыку к мистерии. Мэри тоже уже была практически готова, поэтому все шло как по маслу, музицирование не отвлекало Фламбара от незаметных поисков Лаис. Графиня куда-то скрылась, что заставляло его нервничать. Впрочем, она заставляла его нервничать и своим присутствием. В последние дни, с той памятной ночи после нападения, Энджел лишился сна и покоя. Она являлась ему во снах, она стояла перед его глазами в мечтах, она наяву волновала его сердце. Ее чистота, свежесть, тихая грусть, скрытая сила и жизнелюбие, ее нежность, преданность и заботливость волновали его больше, чем ее красота. Он видел прелесть Лаис в каждом ее движении, в чуть розовеющих щеках, в мягких губах, спокойной улыбке, в гибкой талии и легких шагах. Она была воплощенная нежная красота. Энджел жалел, что не умеет рисовать.
Ах, если бы он мог просто радоваться ее присутствию! Нет, он хотел большего. Хотел и понимал это. Но не мог себе этого позволить. Во-первых, она ясно дала понять, что любила и продолжает любить мужа. А во-вторых… Про это ему даже не хотелось думать. Между ними стояло нечто большее, чем тень покойного мужа. Это были призраки прошлого и злые демоны настоящего.
Мысли Энджела о Лаис прервало появление в дверях полноватого, но весьма привлекательного мужчины. Фламбар отметил его присутствие боковым зрением: приятное круглое лицо, скромный серый костюм и белоснежные манжеты – так и должен выглядеть истинный джентльмен, не кичащийся своим происхождением. Дамы сначала не обратили на гостя никакого внимания, но когда лорд Эшли поднялся, чтобы приветствовать его, все общество обратилось к новоприбывшему.
– Лорд Касболд! – с нескрываемым восторгом вскричал хозяин дома. – Вы все же решили почтить нас своим присутствием!
– Да, решил, – сварливо объявил композитор. Кажется, он пребывал не в настроении – наверное, вдохновение на время оставило гения, а это всегда расстраивает. – Я решил сам привезти вам партитуру к завершающей арии.
Все знали, что финал никак не давался Касболду, он переписывал его уже в пятый раз. Энджел ясно видел, в чем проблема, но композитор не спрашивал его совета, так что Фламбару оставалось лишь надеяться, что финал все же появится, пусть и не сразу.
Раскланявшись с присутствующими, Касболд направился к клавесину.
– Позвольте-ка мне, мистер…
– Мистер Фламбар, – услужливо подсказала Мэри.
– Да, да, – отмахнулся композитор. – Так вы позволите?
– Прошу вас, – поклонился Энджел, вставая из-за клавесина.
Он отошел к оконной нише и взглянул на улицу. Листья с деревьев в парке падали, словно желтый дождь. Какое счастье, что лить перестало, но погода все равно стояла пасмурная и нерадостная. Энджел скрестил руки на груди, глядя в окно, и поморщился: рана давала о себе знать, иногда в самые неподходящие моменты. Хорошо бы снова сесть, так, чтоб никто не заметил… Листья все летели и летели, подхваченные сильным ветром.
Оторваться от созерцания мрачной картины Фламбара заставила музыка. Очень знакомая музыка, пусть и исполняемая в непривычном темпе. Тихо, стараясь не потревожить внимательно слушающих дам и джентльменов, Энджел вернулся к клавесину и взял ноты, принесенные Касболдом. Так и есть. Надо же!
Лаис появилась в гостиной как раз в тот момент, когда композитор закончил исполнение нового финала. Краем глаза Энджел увидел ее и внутренне порадовался, что графиня вернулась. Выглядела она тем не менее мрачно, особенно на фоне улыбающихся дворян, внимавших композитору. Не успели смолкнуть последние звуки, как…
– Извините, – раздался голос Энджела, – однако…
– Что? – повернулся к нему Касболд.
– Эта партия. – Фламбар взмахнул переданными ему нотами. – Вы ее написали?
– Разумеется, – надулся композитор. – Я пишу всю музыку к спектаклю.
– Ни в коем случае не хотел бы оскорбить вас, барон, – вежливо произнес Фламбар, – однако сия ария весьма напоминает мне одну из арий Энея из «Дидоны и Энея» [10]. Только здесь темп быстрее. А вот мелодия практически одна и та же, отличается лишь одна музыкальная фраза.
Щеки барона налились свекольным цветом; он даже привстал, чтобы казаться внушительнее.
– Да как вы смеете!
– И тем не менее это так. Мистер Перселл придумал ее до вас. Совершенно случайно, я уверен.
Все общество замерло в предчувствии грандиозного скандала. Фламбар видел, как побледнел лорд Эшли: в одну секунду его мистерия оказалась под угрозой срыва. Неслыханная дерзость со стороны простого учителя! Никто не понимает, что он не мог смолчать. Мужчины перешептывались, не особо понимая, что происходит, зато дамы… Дамы просто остолбенели. Половина из них весьма плотоядно смотрела на Энджела, а другая часть… Да что там! Все смотрели на Энджела. Только с разной степенью томления во взорах. Фехтовальщик видел, как Лаис переводила взгляд с одной дамы на другую, пока наконец не остановилась на Кассандре. Леди Фитчетт слабо обмахивалась веером и с нескрываемым волнением сверлила глазами мистера Фламбара. На Кассандру, в свою очередь, пялился лорд Фидж, давний ее поклонник – за то время, что Энджелу уже посчастливилось провести в местном обществе, он успел разобраться в некоторых связях и предпочтениях. Кажется, от глаз лорда Фиджа не укрылось увлечение предмета его воздыханий простым учителем фехтования. Энджел лишь кротко вздохнул.
– Вы хотите сказать, что я скопировал чужую партитуру? Вы такой знаток? – кипятился Касболд.
Энджел повел себя абсолютно неожиданно – наверняка общество ждало от него либо некоего выпада, либо смиренных извинений, только не объяснений и не оправдания для Касболда.
– Простите еще раз. Я не говорил такого. Но иногда, если слышал музыку когда-то давно, она запала в душу… В какой-то момент она просто сама выливается на бумагу. Со мной такое случалось. Я уверен, что вы бы и сами, барон, заметили это, если бы не спешили так передать партитуру исполнителям.
Барон покраснел еще больше, но потом все же взял себя в руки.
– Дайте взглянуть еще раз.
Энджел протянул ему листки партитуры.
Молчание продолжалось пару минут.
– Что ж, вы спасли мое доброе имя, – проговорил наконец композитор. Судя по всему, он был человеком честным и справедливым и умел признавать свои ошибки, когда в полной мере осознавал, что неправ. – И я вам благодарен. Не представляю, как бы пережил, если кто-либо указал бы мне на мою оплошность, невольную, конечно же, в день премьеры.
– Не стоит благодарности, – поклонился Энджел. Его порадовала реакция барона. – И если вы хотите знать мое мнение, то те пара фраз, что проскользнули здесь и здесь… из них можно развить прекрасную тему.
Что-то бормоча, композитор вернулся за клавесин, сыграл раз, другой, потом повторил отрывки, так и сяк… Все следили за ним с неослабным вниманием, и Энджел тоже чувствовал себя заключенным в кольцо взглядов. И через десять минут многострадальный финал был готов.
– А он действительно очень талантлив, – проговорила леди Кассандра, подходя к Энджелу.
– Несомненно, – вежливо отозвался он. Пылкие взгляды подруги Лаис не укрылись от его внимания. Он осознавал, по какой тонкой грани ходит. Сам виноват.
Леди ослепительно улыбнулась, но тут подошла Лаис и увлекла подругу в сторону.
