Ее никто не замечал, и Дивляна шарахалась от ратников, как от ходячих мертвецов — все они сотней острых железных ключей растворили ворота в Навь, и темная тень смерти еще лежала на лицах. Но ей нужно было найти хоть кого-нибудь из своих, чтобы узнать: кто уцелел, кто погиб, кто ранен? Какую дань собрала Марена, Владычица Закрадного Мира, с родов Витонега, Братомера, Вологора, Синиберна? Среди тех, кто ушел в эту битву, человек сорок состояли с ней в той или иной степени кровного родства, не считая разнообразного свойства — все старые ладожские роды были так или иначе связаны друг с другом. Дивляна знала, что многих она больше не увидит живыми, — но кого? От волнения и страха слезы просились на глаза. Отец? Велем? Двоюродные братья, стрыи, вуи? Все они были ей дороги, и она осознавала, что с сегодняшнего дня семья и род неизбежно изменятся, кого-то не будет больше никогда… и все же надеялась, что ее родных миновали черные крылья Марены, хотя в душе понимала, что надежда эта несбыточна.
О Вольге она старалась даже не думать. Ведь может быть так, что судьба только подразнила ее возможностью счастья, чтобы тут же отнять… Нет, не может!
Впереди мелькнуло знакомое лицо, и Дивляна ахнула. Через толпу навстречу ей пробирался Велем, замкнутый и мрачный. Оттого что Велем оказался жив и, судя по всему, вполне здоров, у Дивляны сразу полегчало на сердце. Протолкавшись к нему, она вдруг увидела, что брат держит за спиной что-то — мелькнули чьи-то свесившиеся ноги в башмаках, — а позади него идет Сокол. На сестру Велем только бросил угрюмый взгляд и тут же отвел глаза. Она подошла ближе и увидела, что Велем и Сокол несут на щите чье-то тело, увидела родное лицо, рыжеватую щетину на щеках, знакомую одежду, ворот рубахи, на котором она сама вышивала Перуновы звезды, сейчас почти не видные из-под темно-красной, почти уже засохшей крови. Братоня, Братонег, второй сын Домагостя и Кевы. Он был мертв, Дивляна поняла это сразу — слишком безжизненно свисали со щита руки и ноги, слишком изменилось лицо, и то, что Велем даже не пытался перевязывать глубокую рану на плече Братони, возле самой шеи…
Сердце ухнуло куда-то вниз, внутри разом похолодело, будто плеснули ледяной водой прямо в душу. Дивляна обеими руками зажала себе рот, подавляя крик от ужасного открытия. Вслед за холодом разом вдруг стало жарко, слезы сами хлынули из глаз. Братоня… как же так… У нее теперь только три брата, а не четыре… или еще меньше?
— Где… До… Доброня? Отец? — сдавленно прошептала она, порываясь схватить Велема за рукав и не решаясь это сделать, чтобы не помешать ему держать страшную ношу.
И тут же услышала голос отца, а потом увидела его чуть в стороне — Домагость, живой и здоровый, без шлема, со взмокшими и прилипшими ко лбу рыжеватыми, с налетом седины волосами, что-то бурно объяснял собравшимся возле него мужчинам, показывая в сторону Волхова, вслед ушедшей руси.
— Доброня тут где-то, — буркнул Велем. — Видел его. Еще Свеньша сильно ранен, Колога за перевязками побежал. Гребня видел, Ивора. Стояньке все зубы спереди выбили. Синяка ранен, идти не может, потом его домой понесем. Мать где?
— С Никаней сидит. У Зубцова двора, — ответила Дивляна и опять заплакала, одновременно думая, что, пожалуй, если бы убитым оказался Доброня, то было бы еще хуже. Он умер бы на следующий день после рождения своего сына, а Никаня осталась бы вдовой, как Даряша!
Братоня жениться не успел. Все говорил, да кто, дескать, за горбуна пойдет? Но ведь нашлась какая-то, недаром он все намекал, что на Красной Горке выберет невесту… Не сказал, кто это, сглазить боялся… А теперь уже и не узнать, о ком шла речь… Теперь обнимет его Черная Невеста, Дева с Серебряным Серпом — Кощная Владычица Марена. Дивляна плакала всю дорогу, пока шла вслед за Велемом и телом Братони, и с каждым шагом, по мере осознания потери, боль все глубже и глубже впивалась в сердце.
У самого дома кто-то загородил ей путь. Почти наткнувшись на кого-то, она подняла глаза, увидела Вольгу — и запоздало испугалась, что совсем не думала о нем, не волновалась. Но сейчас обрадовалась, что он все-таки жив и здоров. В буром стегаче, который ему одолжили Дивлянины братья, с мечом из запасов того же Братони, уже без шлема, вспотевший, он при виде слез Дивляны растерялся, на лице его отразилось удивление, но она кивнула ему на мужчин впереди.
— Братоня… Убитый… И еще другие у нас…
Вольга молча обнял ее, и она, уткнувшись лицом ему в грудь, в жесткую кожу стегача, зарыдала в голос. Однако оттого что Вольга оказался цел и мог ее утешить, Дивляне заметно полегчало.
Мертвых разобрали по домам. Вуя Свеныну, раненного в грудь, принесли живым, и Милорада побежала к нему со своими травами, но опоздала: Черная Мать успела раньше. Всего погибших родичей оказалось четверо: Братоня и Гордеслав, сын Хотонега, из рода Витонежичей, вуй Свеньша и брат Туроберн. Свеньшиному семейству пришлось тяжелее всех: оно лишилось сразу и отца, и сына. Стояня потерял два зуба — но не все, как ему поначалу показалось; остальные отделались легкими ранами и ушибами. И это еще было хорошо, потому что, принадлежа к довольно состоятельным семьям, все ратники из Витонежичей и Синиберничей имели стегачи, шлемы, щиты и хорошее оружие. Среди бедняков, тех, кому пришлось выходить на бой в кожухе и с топором на короткой рукояти, погибших было еще больше. Вольгина дружина потеряла шесть человек — плесковичи собирались на гулянья, а не на драку, меч взял с собой только сам Вольга, а остальным пришлось вооружиться тем, что нашел для них Домагость. «Вот так вот, — думала Дивляна, утирая мокрое лицо, — ехали за невестами, а стали все женихами одной невесты — Марены».
Никто не спал до глубокой ночи. Прямо на берегу разложили костры, чтобы было светлее, дружины поочередно несли дозор, ожидая, не вернется ли русь. До самой ночи Милорада с дочерью перевязывали раненых: женщин в Ладоге осталось мало, и многие из мужчин помогали им. Неожиданно полезными оказались пленницы Вестмара: все они до единой умели перевязывать раны и ухаживать за больными и работали без устали, не присев, пока не покончили с самыми неотложными делами.
Но и потом отдохнуть толком не удавалось. И гостиные дворы, и клети, и все жилье было забито; мужчины то ели, то пили, сменяя друг друга на лавках, и без умолку обсуждали битву, стараясь угадать, что будет дальше.
— Я его узнал! — кричал не остывший после битвы Вестмар, еще не сняв стегача и не выпив воды. — Клянусь Одином, я его узнал! Это он, Иггвальд конунг из Уппланда! Тот самый, что продал мне этих женщин! Его нельзя не узнать, я же видел его совсем недавно, я разговаривал с ним вот как с тобой, Дамгест! Это он! Вот зачем он спрашивал у меня, ездят ли еще торговые люди по Восточному пути! Он хотел знать, есть ли тут чем поживиться! Он поторопился и обманул сам себя! Тут нет пока никого, кроме меня! А чтобы ограбить меня, ему не надо было следовать за мной через Карьяльские заливы, он мог сделать это еще там, на Бьёрко!
