Он почти терял сознание, когда ему привиделись всадники, все в черном, на быстрых конях. Амир упал на колени от слабости. Незнакомцы заметили путника, спешились и дали ему напиться. Потом один из них спросил:
– Кто ты и откуда?
Молодой человек ответил.
– Не похоже, – безжалостно промолвил тот, кто, по-видимому, был главным.
– Меня изгнали, – это было все, что мог сказать Амир.
– Давно блуждаешь?
– Не помню.
– Тебя избили. За что?
– Ослушался отца. Халифа. Аллаха.
Человек рассмеялся.
– Аллаха?
– Вы не верите в Бога? – прошептал Амир.
– Мы верим только в то, что видим своими глазами. Потому нам не страшны ни Бог, ни судьба.
– Вы меня убьете?
Человек удивился.
– Зачем? Для начала поговорим.
Незнакомцы привели Амира в свой временный лагерь. У этих людей не было ничего постоянного, кроме желания грабить проходящие по тракту караваны. Они без устали рыскали по степи, вольные как ветер, не ведающие жалости и не боящиеся Бога.
Единственная реальность, которую они знали, была для них в настоящем: они не страшились загробных мук, как не терзались угрызениями совести.
Вечером Амир сидел возле костра рядом с главарем шайки по имени Хамид, ел зажаренное на углях мясо и слушал задумчивую речь собеседника.
– Наверное, в это трудно поверить, но совсем недавно я был таким же, как ты, – говорил Хамид. – Родился в богатой и знатной семье, жил в Багдаде. Все изменилось после падения Бармекидов. Тебе хорошо известно, что стало с доверенными лицами этого некогда могущественного семейства. Одним из них был мой отец. Нас лишили имущества, отец и старшие братья умерли в тюрьме. Мне удалось бежать из Багдада. Меня искали, но не нашли. Где я мог найти пристанище? Только в степи. Как добывать пропитание? Только разбоем.
Амир не отрываясь смотрел на огонь. Пламя потрескивало, гудело, его яркие языки лизали мрак. Искры взлетали вверх и исчезали в ночи.
– Как тебе удалось стать главарем?
Хамид усмехнулся.
– Эти люди по большей части неразумны. В глубине души – трусливы. А я был умен и смел. К тому же мне нечего было терять. Поначалу они хотели меня убить. А я заставил их уважать себя. И бояться.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
Амир удивился. Хамид выглядел значительно старше.
– Начнешь жить такой жизнью, тоже изменишься, – сказал он.
– Я? Такой жизнью?
– У тебя есть выбор? Я предлагаю тебе остаться с нами.
– Я не грабитель. Никогда никого не убивал.
– Научишься. Быть жестоким легко. Милосердным – труднее.
Амир пожал плечами.
– Никогда не думал, что стану разбойником!
– Твоя судьба похожа на мою, – заметил Хамид. – Ты из состоятельной, знатной семьи, умеешь читать и писать. Люди, что меня окружают, – дикари, шакалы. Управлять ими можно лишь при помощи силы, удерживать – хорошей добычей. В них живет только жадность. А в тебе – ненависть к халифу. Ведь ты его ненавидишь?
– Да, – подумав, промолвил Амир, – ненавижу.
– Я видел его караван, – сказал Хамид, сжав кулаки, – и желал, чтобы его глаза выжгло солнце! Чего бы я только не отдал за возможность отомстить!
– Разве месть вернет тебе то, что ты потерял? – задумчиво произнес Амир.
– Вернет. Причем самое главное – самого себя. Ради этого я и разъезжаю по степи, сея смерть. Богатство меня не интересует. Большую часть золота я скрываю в тайнике, местоположение которого известно только мне. Придет время – использую его для того, чтобы достичь заветной цели.
– Каким образом?
– Судьба подскажет, – ответил Хамид и испытующе взглянул на собеседника. – Я буду искренне рад, если у меня появится союзник!
Утром Амир уехал вместе с Хамидом и его всадниками. Надел плащ-абайе из грубой шерсти, повязал голову черным платком. Сев в седло, он последний раз посмотрел в ту сторону, где растаял след каравана Харун аль-Рашида, где остались отец, мать, Джамиля. И – прежняя жизнь.
803 год, Багдад
Хасан и Ахмед сидели друг против друга в доме судьи и молчали. Молчание было тяжелым. Хасан только что подробно рассказал другу о том, что случилось на Хорасанском тракте. Он приехал в Багдад два дня назад и немедля вернул Джамилю обезумевшему от тревоги и горя отцу. А сегодня явился для серьезного разговора.
– Я думал, что ты больше не придешь, – промолвил Ахмед, поднимая на друга печальный взгляд.
– Почему нет? Разве ты меня чем-то обидел?
Ахмед вздохнул.
– Это я не уследил за ней. Не сберег. В результате ты потерял сына.
Хасан накрыл ладонью пальцы друга.
– Я не хочу говорить об Амире. Слава Аллаху, халиф сохранил ему жизнь, но для меня он умер. Отныне у меня остался только один сын. Когда государь вернется в Багдад, я представлю Алима ко двору. – Он сделал паузу и продолжил: – Я хочу поговорить о твоей дочери.
Ахмед произнес с краской в лице:
– Что говорить? Джамиля опозорена.
– Амир ее не тронул.
– Все равно. Она сбежала из дому с мужчиной! Ее никто не возьмет.
– Я возьму.
– Ты? – Ахмед сокрушенно покачал головой. – Она по-прежнему тебе нужна?
– Да. Я ее люблю и хочу сделать своей женой.
Ахмед сплел пальцы в замок. Он не желал неволить дочь и не хотел обижать друга юности.
– Но она… она только и говорит о любви… к твоему сыну.
– Это пройдет, – спокойно произнес Хасан. – Надеюсь, она понимает, что никогда его не увидит?
– Понимает. Но не может поверить.
Хасан поморщился. Он хотел избавиться от мыслей о девушке, но не мог. Всю дорогу начальник барида исподволь любовался прекрасными заплаканными глазами и грустным лицом Джамили. Наблюдал за тем, как степной ветер перебирает складки ее одежды, шевелит завитки волос. Восхищался ее движениями, полными неотразимой, естественной грации и красоты.
В дороге Хасан понял, что по натуре девушка кротка и послушна. Будет страдать, но покорится. А там и забудет. Привыкнет. Полюбит.
Он поднялся с дивана и с достоинством произнес:
– Я сказал свое слово. Джамиля – твоя дочь, тебе и решать, Ахмед.
Тот нерешительно осведомился:
– Твоя жена… что она сказала, когда ты вернулся?
Хасан вздрогнул. Что сказала Зухра? Она не говорила – кричала, вопила и выла. Рвала на себе одежду и волосы, срывала украшения. Обвинила его в том, что ради девчонки он погубил родного сына. Потом женщина уединилась в своих покоях и не выходила оттуда. Хасан понимал ее чувства, но, к своему удивлению, не испытывал жалости к жене. Именно она воспитала Амира порывистым, беспечным, себялюбивым, внушила ему то, что не должна была внушать: непокорность отцу, ненависть к брату.
