Она подняла руку и потерла шею, надеясь, что он поймет намек. Но тут – поскольку совершенно очевидно, что все в это утро было против нее, даже она сама – на нее накатили чрезвычайно несвоевременные воспоминания. О ее воображаемых бубонах. И о чуме. О ее бубонной разновидности. И, господи помоги ей, она рассмеялась.
Но ей нельзя было смеяться, не сейчас, когда рядом с ней сидит Мэри, а сэр Гарри взирает на нее сверху вниз, и она заставила себя держать рот закрытым. Но смешинка рвалась наружу, нашла путь через нос, и Оливия чихнула. Совершенно неизящно. И щекотно.
И от щекотки в голос расхохоталась.
– Оливия? – удивилась Мэри.
– Нет, ничего, – произнесла та, махнув на Мэри рукой и отвернувшись, чтобы скрыть лицо. – Правда, ничего.
Сэр Гарри, благодарение Господу, промолчал. Правда, видимо, только потому, что счел ее умалишенной.
Но Мэри – с Мэри было совсем другое дело, она никогда не понимала, что нужно оставить человека в покое.
– Оливия, ты уверена? Потому что…
Оливия все еще сидела, уставившись себе на плечо, потому что каким–то образом точно знала, что, как только повернется, рассмеется снова.
– Я просто кое о чем подумала, вот и все.
– Но…
И тут Мэри неожиданно отстала от нее.
Оливия почувствовала бы облегчение, но она знала, дело вряд ли в том, что Мэри неожиданно обрела чувство такта. И она, конечно, оказалась права, Мэри замолчала вовсе не из доброго отношения к Оливии. Она замолчала потому что…
– Ой, Оливия, посмотри! Твой брат!
____________________________
(1) бубоны – резко болезненные пятна, воспаленные конгломераты лимфатических узлов, возникающие при бубонной чуме.
(2) au courant — осведомленно, в курсе текущих событий, фр.
(3) Во времена Оливии — свежую газету перед подачей хозяину к завтраку, требовалось непременно прогладить горячим утюгом со всех сторон, чтобы газета не пачкала пальцы и была без изломов.
До сих пор в школах дворецких учат, как подавать хозяину газету. Утреннюю газету, которую джентльмен читает за завтраком, перед тем, как положить на стол, необходимо прогладить горячим утюгом. Иначе хозяин будет есть тосты не с мармеладом, а с типографской краской. Вечерние газеты, которые хозяин просматривает в своем кабинете, гладить не принято.
Гарри как раз направлялся домой. Он привык кататься верхом по утрам, даже в городе. Он уже собирался выехать из парка, когда заметил сидящую на скамейке леди Оливию Бевелсток. Гарри счел этот факт достаточно интересным, чтобы остановиться и быть представленным ее подруге, но после нескольких секунд банальной беседы решил, что не считает ни одну из них достаточно интересной, чтобы отвлекать его от работы.
Тем более, что из–за леди Оливии Бевелсток он и так серьезно опаздывал с переводами. Она, правда, прекратила за ним следить, но причиненный ею вред оказался непоправимым. Каждый раз садясь за стол, он чувствовал на себе ее взгляд, даже прекрасно зная, что она плотно задернула занавески. Факты в данном случае совершенно не имели отношения к делу, стоило ему поглядеть на ее окно, и он терял как минимум час рабочего времени.
Это происходило следующим образом.
Он смотрел на окно, поскольку оно было здесь, и вовсе не смотреть на него просто не получалось, разве что он тоже поплотнее задернул бы шторы, чего он делать не собирался, ведь он сидел в кабинете целыми днями. Итак, он смотрел на окно и сразу думал о ней, потому что, ну, в самом деле, о чем ему еще было думать, видя окно ее спальни? И тут же начинал раздражаться, поскольку: а) она не стоит его энергии; б) ее там даже нет; в) из–за нее у него работа стоит. «В» неизменно приводило его в еще большее раздражение, на этот раз направленное на себя самого, поскольку: г) ему явно не хватает умения сосредоточиться; д) это же просто дурацкое окно и всё; и е) если уж так распускаться из–за женщины, то пусть эта женщина ему хотя бы нравится!
На пункте «е» он обычно испускал длинный стон и заставлял себя, наконец, вернуться к переводу. И, как правило, работал целую минуту или две, а потом снова бросал взгляд на окно, и вся эта чертова бессмыслица повторялась с самого начала.
Именно поэтому, увидев, как при упоминании о брате по лицу леди Оливии Бевелсток пробежало облачко крайнего беспокойства, он решил, что нет, он еще не должен возвращаться к работе. После всех причиненных ею неприятностей, он прямо–таки жаждал понаблюдать, как будет мучиться она сама.
– Вы знакомы с братом леди Оливии, сэр Гарри? – спросила мисс Кадоган.
Гарри спрыгнул с лошади. Похоже, он надолго здесь задержится.
– Не имел такого удовольствия.
При слове «удовольствие» личико леди Оливии невыразимо кисло скривилось.
– Он ее брат–близнец, – продолжила мисс Кадоган, – только что из университета.
Гарри повернулся к леди Оливии:
– Не знал, что у вас есть брат–близнец.
Она пожала плечами.
– Он уже окончил учебу? – спросил Гарри.
Оливия вежливо кивнула.
Он едва головой не покачал. Какая недружелюбная женщина. Просто нечестно, что она так красива. Она не заслужила такой удачи. Гарри считал, что огромная бородавка на носу подошла бы ей больше.
– Тогда он, возможно, знаком с моим братом, – продолжил Гарри. – Они, похоже, одного возраста.
– А кто ваш брат? – спросила мисс Кадоган.
Гарри немного рассказал им про Эдварда и замолчал как раз в тот момент, когда к ним подошел брат Оливии. Он шел один, пешком, расхлябанной походкой неоперившегося юнца. Гарри заметил, что он очень похож на сестру. Правда, волосы его на несколько тонов темнее, но глаза – абсолютно те же, и по размеру, и по форме.
Гарри поклонился. Мистер Бевелсток поклонился в ответ.
– Сэр Гарри Валентайн, мой брат, мистер Уинстон Бевелсток. Уинстон, сэр Гарри.
Все это было произнесено леди Оливией с поразительным отсутствием выражения и интереса.
– Сэр Гарри, – вежливо произнес Уинстон. – Я знаком с вашим братом.
Гарри его не помнил, но предположил, что юный Бевелсток — один из множества знакомых Эдварда. Он порой встречался то с одним, то с другим из них. И почти никого не мог запомнить.
– Я так полагаю, вы наш новый сосед, – продолжил Уинстон.
Гарри утвердительно хмыкнул и кивнул.
– К югу?
– Именно.
– Мне всегда нравился тот дом, – произнес Уинстон. Или, скорее, провозгласил. Фраза явно звучала так, будто он собирается ее развить, причем довольно пространно. – Кирпичный, да?
– Уинстон, – нетерпеливо вмешалась Оливия. – Ты и сам прекрасно знаешь, что он кирпичный.
– Ну… да, – отмахнулся он. – Во всяком случае, мне так казалось. Я редко обращаю внимание на подобные вещи, а моя спальня, как ты знаешь, выходит на другую сторону.
