— Нам больше не предоставится случая говорить, — сказал Владимир. — Поэтому я хочу… я должен сказать…
— Не надо, — Лиза покачала головой. — Я все знаю…
Он подошел к девушке и опустился перед ней на колени.
— Ты знаешь, это верно… Но простишь ли ты меня? — Владимир взял ее руки в свои. — Обещай мне, что ничего не станешь предпринимать… Не отправишься в монастырь, не уедешь никуда… — Он с глубокой печалью смотрел на ее лицо.
— А ты? Ты можешь обещать мне, что не будешь подвергать свою жизнь опасности? — спросила, в свою очередь, Лиза. — Как могу я находиться в покое, зная, что тебе будет плохо? — Она в ответ сжала его руки. — Обещай и ты, что откажешься от мысли отправиться на Кавказ…
Владимир опустил голову. Отказаться он мог, но сердце его было неспокойно. Решение его было вполне взвешенно, далеко от сиюминутного порыва. Но теперь она просит его жить… Для чего?
— Ты должен жить, потому что я люблю тебя, — сказала Лиза, угадав его мысли. — Ты найдешь отраду и покой, я знаю…
— Милая, — прошептал он.
Лиза склонилась к нему, и их губы встретились. Это был спокойный, прощальный поцелуй. В нем не было ни страсти, ни страдания. Девушка провела рукой по его волосам и устало вздохнула. Владимир взял эту нежную руку в свою ладонь и поцеловал ее. Потом он поднялся и подошел к окну.
— Посмотри! — вдруг воскликнул он. — Да это же…
По волнам реки, разлившейся по улицам столицы, военный генерал-губернатор Петербурга граф Милорадович плыл на двенадцативесельном катере, помогая пострадавшим по мере своих возможностей. Владимир, лично знавший графа, высунулся в окно, и жестами и криком стал привлекать к себе внимание. На катере он тут же был замечен. Вскоре до него донесся ответный крик:
— Воейков! Владимир!
— Михаил Андреевич!
Не прошло и получаса, как молодые люди были посажены на катер и уже удалялись от дома, спасшего их от стихии.
Дома их ожидала самая радостная встреча. Дарья Матвеевна, лежавшая до того в обмороке, как-то услышала, что сын ее и Лиза вернулись живые и невредимые. Тут же она вскочила, выбежала из своей комнаты и бросилась на шею Владимиру. Плач, крики радости и недоумения наполнили дом.
Как? Что? Что с ними было? Как им удалось спастись?
— Мать твоя уже тебя схоронила, — смеясь, говорил Петр Петрович. — Того гляди, и сама бы Богу душу отдала!
— Маменька! — Владимир нежно обнимал матушку.
Дарья Матвеевна крепко ухватилась одной рукой за сына, а другой за Лизу:
— Детки вы мои… — бормотала она сквозь слезы радости. — Но вы же все мокрые! Скоре, скорее! — Материнские обязанности тут же взяли в ней верх. — Быстро наверх и переодеваться! В постель! Грелки несите, грелки! — это уже было обращено к слугам.
Вскоре Лиза была уже у себя в комнате. Ее переодели, заботливо укутали в плед, принесли несколько грелок и горячее питье. Тут же натопили печь, и уже через полчаса ей стало так жарко, что даже трудно было дышать.
Дарья Матвеевна, бегавшая от сына к Лизе и обратно, увидев раскрасневшееся лицо девушки и испарину, выступившую на нем от жары, воскликнула:
— Да ты простыла! Заболела!
— Тетушка, нет… — пыталась возразить Елизавета. — Мне просто жарко…
— Жарко! А отчего? — громко произнесла Дарья Матвеевна. — Оттого, — ответила она сама себе, — что ты простудилась! Срочно лекаря…
Владимир, услышав, что послано за лекарем для Лизы, пришел в сильное волнение. Мать сообщила ему, что Лиза заболела, простудилась и как бы ей не сделалось хуже. Молодой человек чуть с ума не сошел от волнения. И лишь после того, как доктор со всей ответственностью заверил, что с молодой девицей все будет в порядке и приказал убрать от нее грелки и печь топить не так жарко, все успокоились и к ночи пришли наконец в себя.
После описанных событий прошло несколько недель, Владимир и Лиза, каждый стараясь сдержать обещание, не предпринимали ничего из того, что собирались сделать. Он не просился на Кавказ, чему Дарья Матвеевна была несказанно рада, Лиза не заговаривала более о монастыре. Сказать, что они оставили подобные мысли, было нельзя, но каждый в минуту откровенности пообещал другому, что не станет ничего делать для того, чтобы переменить свою жизнь и отказаться от привычного им быта. Однако с каждым днем молодым людям делалось все сложнее и сложнее видеться. Они стали избегать друг друга: чувства и воспоминания мучили их. Редко теперь можно было застать их вместе. Надобно было что-то предпринимать, чтобы облегчить такое положение. Владимир полагал, что решиться следует ему. Переговорить с Лизой и сказать, что ему следует уехать. Не на Кавказ, быть может, за границу… Выйти в отставку, как он всегда того хотел и… Словом, что дальше, он не думал. Ему казалось, что надо уехать из столицы, далее все как-нибудь само устроится. А если не устроится, то, быть может, Лиза вдали от него успокоится и обретет свое счастие.
Раз или два он обиняком заговаривал об этом, но девушка, которая и сама мечтала о спокойствии для них обоих, отчего-то не хотела его отъезда. Знать, что Владимир где-то далеко, что они не увидятся никогда более… Эта мысль была тягостной. Ей казалось, что, пока она знает, что Владимир поблизости, она будет, несмотря ни на что, счастлива. Но может ли она так терзать его?..
Лиза все чаще стала вспоминать родителей, любовь которых казалась ей идеальной и счастливой. Она стала носить с собою миниатюрный портрет матери, будто испрашивая у нее совета и надеясь, что если образ маменьки будет всегда с ней, то и на нее саму снизойдет наконец и то счастье, что испытала ее родительница когда-то. Пусть недолгое, но все же счастье…
В один из таких длинных, наполненных тоскливыми размышлениями дней произошло следующее событие. К Петру Петровичу приехал в гости друг юности. Когда-то, еще при императрице Екатерине Алексеевне, пришлось Воейкову служить в Польше. Там свел он дружбу с графом Тадеушем Ольшанским. При теперешнем императоре такая дружба была более чем уместна, поэтому приятели не были разлучены ни личными, ни политическими обстоятельствами. Граф Ольшанский, имея собственные дела в Петербурге, часто бывал в доме Воейковых. Теперь он не изменил своей привычке и, прибыв в столицу, тут же нанес визит Петру Петровичу.
Побеседовав с хозяином о том и о сем, граф был препровожден в гостиную, где его представили Лизе. Петр Петрович отправился дать некоторые хозяйственные распоряжения, попросив девушку занять гостя.
Впрочем, гостя развлекать особенно не требовалось. Он сам был довольно говорлив и счел своим долгом потешить молодую девушку рассказами из собственной жизни. Граф рассказал о Париже, который посетил совсем недавно, о родной Варшаве, о своем путешествии. Лиза слушала его с удовольствием, заметив, что мать ее была родом из Польши.
