– Очень хорошо, – сказала она, стараясь не думать, что могла бы потратить столь огромные деньги на что-либо другое. – Я возьму его, капитан. Весь рулон.
Капитан едва сумел сдержать радость.
Дженова перевела взгляд на сундук, где хранились ее дорогие наряды, и ощутила дурноту. Не из-за цены, а из-за возникших сомнений.
Она вдруг почувствовала, как в ней что-то пошатнулось, едва уловимо, но драматично и бесповоротно. Вещи, казавшиеся такими ясными и определенными, вдруг изменились. Сегодня, когда Алфрик с глазами, полными надежды, принялся ей льстить, – с налетом некоторого отчаяния, как ей теперь почудилось, – слова, прежде доставлявшие удовольствие, вдруг утратили смысл. Лучше бы он молчал, не досаждал ей своим вниманием. Если бы только, думала она, ей удалось привести в порядок мысли и разобраться в своих чувствах.
Не так давно она мечтала, чтобы Алфрик стал частью ее жизни. Но теперь… Ее мечты рассеялись как дым. Она осознала, что Алфрику нет места в ее жизни.
Это Генри во всем виноват.
Теперь она в состоянии мечтать только о нем. Дженова не могла дождаться, когда Болдессары уедут, чтобы остаться с Генри наедине. Она старалась не смотреть на него, чтобы окружающим это не бросалось в глаза.
Дженова поежилась, но не от холода. Ей вспомнился эпизод в чулане, когда, сжимая ее в объятиях, Генри довел ее до экстаза, и она закрывала ладонью рот, чтобы не закричать. Ее тело изнывало по нему. Разве это хорошо? Разве это справедливо? Как можно стремиться к осуществлению прежних планов, когда все ее помыслы связаны с ним?
Генри сказал, что их страсть угаснет. Его слова огорчили ее, но в то же время принесли облегчение. Генриху нет места в ее будущем, по крайней мере, в той роли, которую он сейчас играл. Но признаков затухания своей страсти Дженова пока не наблюдала. Напротив, страсть разрасталась, делаясь жарче и нестерпимее. Чем больше она узнавала Генриха, тем сильнее его хотела.
И это вызывало серьезные опасения.
С тяжелым вздохом Дженова поднялась с постели. За окном падал снег, обряжая двор в белые одежды и превращая мир снаружи в пейзаж из сновидений. Это ее земля, ее дом, она всегда точно знала, что хорошо для ее вотчины и для нее самой. Она и была Ганлингорн. Теперь все изменилось, уверенность ее поколебалась. Будущее представлялось ей весьма туманным, путь, который она выбрала, больше не казался правильным. Но не потому, что она увидела другой, лучший. Дженова признавала, что у них с Генри нет будущего, но Генри перевернул ее понятие о счастье.
Как сможет она выйти замуж за Алфрика, зная, чего лишится? Как сможет удовлетвориться теплой привязанностью, познав жгучую боль страсти?
Но больше всего ее мучили опасения, что вся эта ситуация является весьма заурядной для Генри. Что он не страдает, не чувствует себя выбитым из колеи. Дженове не давала покоя мысль, что она стала для него еще одним безликим телом, еще одной женщиной для развлечения.
В то время как для нее все складывалось иначе. Дженову не покидало чувство, будто он вырвал ее из уюта привычного мира, разбив его вдребезги. Она знала, что никогда не сможет склеить осколки и вернуться к прежней жизни. Не сможет стать прежней.
О Боже, что делать?
Может, Генри прав? Это желание, эта страсть перегорит?
А что, если этого не случится? Что, если она осознает, что не может стать женой Алфрика ни при каких условиях? Дженова в отчаянии прижалась щекой к оконной раме. Как уговорить лорда Болдессара отказаться от того, на что у него загорелись глаза? А глаза у него загорелись, насколько могла судить Дженова, на Ганлингорн, и завладеть им он собирался с помощью своего сына. Алфрик не отличался твердостью характера, следовательно, кто-нибудь всегда будет им командовать. В роли командира Дженова собиралась выступать сама, но для начала следовало объяснить это лорду Болдессару. Лучше раньше, чем позже дать понять отцу Алфрика, что после свадьбы сын выйдет из-под его подчинения.
Дженова не сомневалась, что сумеет справиться с Алфриком и управлять им твердой и в то же время нежной рукой, удерживая его отца на расстоянии. Но если сейчас она отвергнет Алфрика, лорд Болдессар вряд ли этому обрадуется.
Познакомившись с лордом Болдессаром, Дженова поняла, что он за человек. Во время пира, на подготовку которого она потратила столько труда, барон даже не выразил ей благодарности. Он не сделал ей ни одного комплимента, даже не проявил элементарной галантности. Кроме язвительного недовольства, он не выражал при ней иных эмоций. Даже когда она преподнесла ему собственноручно приготовленное средство от головной боли, он посмотрел на него как на отраву. Увольте, спасибо.
Дженова твердо себе сказала, что не боится его. Как-никак она леди Ганлингорн, вдова кузена короля. Король обожает ее, раз позволил самостоятельно устраивать свою судьбу. Нет, Болдессара она не боится. Нужно быть воистину безрассудным, чтобы рискнуть причинить ей зло.
Или доведенным до отчаяния.
Дженова выпрямилась и отошла от окна. Ковер под ее ногами был мягкий и теплый и служил напоминанием о путешествиях се отца на Восток. Его уже не было на свете, как, впрочем, и большинства других членов ее семьи. Мать тоже ушла в мир иной, но умерла счастливой, зная, что Дженова переросла свою мятежность и благополучно вышла замуж. Дженова чувствовала себя одинокой. Обычно это се не трогало, но сейчас она тосковала. Хорошо бы кто-нибудь был рядом, у кого можно спросить совета.
Но ведь есть Генри, ну конечно же, Генри.
Дженова постаралась не придавать значения лукавству этой мысли. Да, сказала она себе торопливо, можно пойти поискать Генри. Поговорить с ним о Болдессаре. Последний раз он без особого энтузиазма отнесся к ее намерению выйти замуж за Алфрика. Не потому ли, что не питал к Болдессару симпатии? Или, может, имел какие-то свои планы?
Но Дженова не могла себе лгать, понимала, что это нехорошо. Не по этой причине хотела она видеть Генри. По ее телу разливалось тепло, и от внутреннего жара закипала кровь.
Она хотела очутиться в его объятиях, хотела, чтобы он целовал ее, любил. Она и без того долго сопротивлялась этому желанию. Гости давно разошлись по своим комнатам и наверняка спят. Никто ее не увидит, а он так нужен ей.
Дженова набросила поверх тонкой сорочки подбитую мехом накидку, сунула ноги в домашние туфли и направилась к двери.
Но будет ли он один?
Она с отвращением вспомнила стол на помосте и жадных Болдессаров, поглощавших ее отменное угощение и вино. И прелестную леди Рону, томно смотревшую на Генриха в надежде, что он тут же влюбится в нее без памяти.
Поначалу Дженова слегка удивилась столь откровенной демонстрации, но потом разозлилась не на шутку. Женщинам, тем более благородного происхождения, не пристало вести себя так в ее доме! Но разве не так все происходит, когда Генри вращается при дворе? Разве там женщины не испепеляют его многообещающими взглядами? И он никогда от них не отказывается?
