Тут слезы заглушили голос Джесси. Густав попытался успокоить ее, просил выслушать объяснения, но все было напрасно. Девушка убежала в смежную комнату, а когда Густав попробовал последовать за ней, дверь захлопнули у него перед носом и тут же заперли изнутри на задвижку. Затем Зандов-младший услышал, как Джесси вышла из комнаты через другую дверь, и понял, что ему больше не удастся поговорить с ней.
Оставшись один, Густав дал волю своему гневу:
— Ну, это уже слишком!.. Вот что досталось мне в награду за жертву, принесенную ради интересов других!.. Брат, словно бешеный, налетел на меня за то, что я проявил нежность к своей племяннице, а здесь и подавно со мной обращаются, как с преступником, оттого что я не проявляю этой нежности. Правда, мне следовало бы раньше посвятить Джесси в детали этого запутанного дела. И все это произошло из-за моей шалости. Меня забавляло создавшееся положение, а она... она плакала в полном отчаянии! Теперь я могу, пожалуй, просидеть тут до завтра, пока Джесси решится выйти из своего убежища, а между тем нужно объясниться незамедлительно — как бы не случилось беды!
* * *
Густав, не находя выхода, в отчаянии топнул ногой, но в этот момент за его спиной внезапно раздалось:
— Простите... но меня направили сюда.
Густав вздрогнул и обернулся. У двери в гостиную стоял незнакомец — маленький господин с красным носом.
Он вежливо поклонился и, заметив гневное выражение лица Густава, несколько робко спросил:
— Не имею ли я чести видеть перед собой главу дома Клиффордов? Я только что был в конторе и узнал там, что мистер Зандов уже уехал из города. Но так как мое дело не терпит отлагательства, я и позволил себе приехать сюда, на виллу.
— Мой брат никого не принимает! — возразил Густав раздраженно; так как в его ситуации промедление было смерти подобно, он воспринял появление незнакомца как досадную помеху на пути к собственному счастью.
При слове «брат» маленький господин поклонился еще ниже и, подойдя к Густаву, доверительно произнес:
— А, так вы, значит, — мистер Густав Зандов, знаменитый немецкий журналист? Я чрезвычайно рад, что на мою долю выпало счастье познакомиться с такой знаменитостью, которую по достоинству ценит и наша фирма.
— Что же вам, собственно, угодно? — спросил незнакомца Густав, одаривая его взглядом, говорившим об искреннем желании выпихнуть за дверь поклонника своего таланта.
— Я — агент фирмы «Дженкинс и Компания». Я только что приехал сюда с партией переселенцев, и мне необходимо немедленно видеть нашего уважаемого делового партнера. Но раз мистер Зандов не принимает, возможно, вы разрешите сообщить вам причину моего визита? Вы не могли бы передать брату кое-что?
Эта наглая просьба окончательно лишила Густава последней доли терпения, которой он еще обладал. Принять в такой переломный для него момент агента фирмы «Дженкинс и Компания» было выше его сил. Поэтому он грубо накинулся на представителя этой ненавистной ему фирмы:
— Я не принимаю никаких сообщений, предназначенных для моего брата. Передайте ему завтра свои известия в конторе. — И вдруг, внезапно перейдя с английского языка на немецкий, разразился ругательствами: — Ах, чтобы черт побрал этих «Дженкинса и Компанию» и всех их агентов, вместе взятых! Чтобы он отправил бы всю банду на их проклятые земли на Западе, чтобы их «человеколюбивые» спекуляции пали на их же собственные головы!
Сказав это, Густав быстро вышел через другую дверь.
Изумленный агент в полном замешательстве остался глядеть ему вслед. Правда, он не знал ни слова по-немецки, но все же ему было достаточно ясно, что слова «знаменитого немецкого журналиста» содержали известную грубость. К своему огорчению, он должен был признать, что не осталось никакой надежды: старшего мистера Зандова нельзя было видеть, а младший... Агент покачал головой и, направляясь к выходу, произнес:
— Эти немецкие журналисты — удивительные люди!.. Такие нервные и раздражительные!.. Если делаешь им комплименты, они отвечают грубостью. Нет, наши представители печати куда вежливее!
Между тем Джесси действительно заперлась в своей комнате и там залилась слезами. Никогда в своей жизни она не была в таком отчаянии, никогда не чувствовала себя такой несчастной и одинокой, как в эти часы. Только теперь поняла она, как любит человека, которого во что бы то ни стало хотела оттолкнуть.
Она уже давно, еще тогда, когда Густав жил в Германии, втайне интересовалась им. Правда, она не знала его лично, но его статьи соткали прочную нить между нею и братом ее опекуна. С каким усердием читала она всегда его статьи, с каким восторгом следила за полетом его мысли!.. Она чувствовала, что разделяет все его взгляды и чувства, и постепенно Густав стал для нее своего рода идеалом. И вот теперь ее кумир явился сюда, чтобы, отказавшись от своего прошлого, участвовать в финансовых спекуляциях брата. Он трусливо скрыл от Франца свою сердечную привязанность, стал громоздить одну ложь на другую, лишь бы не потерять обещанного состояния, а когда оно было поставлено на карту, а рисковать он не мог, то отрекся от своей невесты и предпочел ей богатую наследницу. Единственным побудительным мотивом всех его поступков был самый жалкий эгоизм, самый низменный расчет. Джесси хотела ненавидеть и презирать Густава всеми силами своей души, но сердце ее разрывалось оттого, что она была вынуждена презирать именно этого, ставшего ей близким по духу человека.
Джесси кинулась на диван и, рыдая, зарылась лицом в подушки. Внезапно кто-то позвал ее по имени и, с испугом приподнявшись, она увидела, что в комнате стоит Густав Зандов. Она молниеносно вскочила с дивана и воскликнула:
— Мистер Зандов, как вы посмели прийти сюда? Ведь я же...
— Да, вы захлопнули передо мной дверь гостиной, — перебил ее Густав, — и приказали горничной никого не впускать сюда, но я все же не остановился и, невзирая на препятствия, проник к вам. Я должен переговорить с вами... это необходимо для нас обоих.
— Но я не желаю вас слушать! — воскликнула Джесси, тщетно стараясь вернуть себе самообладание.
— А я желаю быть выслушанным, — возразил Густав. — Сперва хотел послать к вам Фриду в качестве парламентера, но эта канитель отняла бы слишком много времени, а я не в силах больше так томиться. Она все еще у своего отца.
— У кого?
— У своего отца — моего брата.
Джесси стояла, словно окаменев. Это открытие настолько шокировало ее, что в первый момент она не могла понять смысла слов. Только когда Густав спросил: «Так позволите ли вы мне теперь оправдаться?» — у нее в душе вспыхнул робкий огонек надежды. Она позволила Густаву взять ее руку, после чего он подвел ее к дивану и, усадив рядом, заговорил:
