– Ты не слушаешь меня, мой супруг, ведь все равно бы я завтра стала твоей. Отчего ж это так рассердило тебя сегодня?
Она попыталась его погладить, но он отвел ее руку:
– Зачем ты сделала это? Что за безумие овладело тобой?
– Но ведь ты сам повел меня в спальню, – коротко бросила она, утирая слезы.
– Повел, ибо был уверен, что это одна из прибывших на праздник дам, – покраснев, сказал он. – И позволь уточнить: ты пошла со мной по своей воле.
– Пошла. Я же знала, что это ты, – оправдывалась она, все более досадуя на его нелепые упреки. – Что с того, что меня зовут Розамундой, а не Джейн? Нам было так хорошо вдвоем! – При этом воспоминании глаза ее заблестели. Она втайне надеялась, что, вспомнив об изведанных только что наслаждениях, он смягчится и простит ее. Однако по его лицу поняла, что он просто ее не слушает.
– Ежели б я знал, что под маской ты, этому никогда не бывать, – процедил он сквозь зубы, стукнув кулаком о кровать. – Я, конечно, много выпил, но прекрасно помню, что и как было. Ты вела себя, как какая-то…
– Однако моя бойкость была тебе по нраву…
Он не нашелся что ей ответить, лишь молча обхватил свою голову руками и надолго замер. Потом яростно потер лицо, – видать, ему все не верилось…
– Кто еще знает о твоей забаве? – вскочив, сурово спросил он. А не дождавшись ответа, схватил ее за плечо и крепко встряхнул: – Отвечай же. Кому еще ведомо про твои проделки?
– Никому… кроме тебя, – наконец выдавила она.
– Фу-у! Господь все-таки мирволит мне. Теперь мне надобно хорошенько обдумать, как действовать дальше. Глупое ты создание. Неужто в этом твоем хваленом монастыре девушек не учат благоразумию?
На это Розамунде было нечего ответить. Тихонько всхлипывая, она оплакивала свои девичьи мечты. Ему совершенно все равно, что она будет его женой. Завтра они поженятся, но это ничего уже не изменит. Ведь до завтра осталось всего несколько часов. Розамунда снова робко тронула его руку, и он снова сбросил ее пальцы.
– Я ведь сказала уже… я правда люблю тебя, – робко пробормотала она, надеясь, что искреннее признание будет ему лестно.
Генри, вспыхнув, вскинул голову:
– Как ты можешь любить меня? Я ведь совсем чужой тебе человек.
Эта резкая отповедь окончательно сломила Розамунду. Закрыв лицо руками, она горько расплакалась. А он даже не пытался ее успокоить. Молча уселся рядом и время от времени потирал лоб, силясь стряхнуть с себя угар похмелья и неунимавшейся страсти.
Чуть погодя она почувствовала, что он схватил ее за плечи.
– Хватит рыдать. Что сделано, того уж не воротишь, – только и сказал он, видимо считая, что с нее довольно и такого утешения.
Он терпеливо выжидал, не сводя с нее сердитого взгляда. Розамунда не выдержала:
– Не смотри на меня, – попросила она, отворачиваясь, чтобы спрятать распухшее от слез лицо. – Я сейчас такая страшная.
Он развернул ее к себе:
– Нет, ты все равно прелестна. И, видит Бог, хотел бы я, чтобы ты выглядела иначе. Жена не должна будить в муже такую страсть, которую вызываешь ты.
Зимний слабый рассвет уже занимался над замком, а Розамунда так и не сомкнула глаз. Сквозь узенькую прорезь окна она смотрела, как кромешная мгла делается свинцово-серой. Ей очень хотелось, чтобы безумства той ночи оказались лишь приснившимся кошмаром. Но она знала, что все было так, как было.
Всякий раз, когда она вспоминала часы, проведенные в роскошно украшенной зале и потом в спальне, ее сердце сжималось от отчаяния. И одновременно начинало стучать быстрее – оно помнило и о блаженстве, испытанном ею в объятиях Генри. Она то и дело прикасалась к губам, еще горевшим от его поцелуев. Холодный насмешливый голос разума упорно напоминал ей, что любовь тут ни при чем. И эти безжалостные напоминания вновь заставляли Розамунду плакать: слезы катились по ее бледным щекам.
Да, Генри Рэвенскрэг воспользовался ею, приняв за доступную, потерявшую стыд женщину, всю его страсть как рукой сняло, когда он раскрыл ее тайну – вон как разозлился…
«Неужто я и впрямь совершила что-то страшное? И неужто мой раскрасавец-муж в самом деле убежден в том, что супружеское ложе не предназначено для любви?» – с тоской гадала она, вдумываясь в его слова о предназначении жены дворянина. Получалось, что его чувства могли разбудить лишь тайные связи, недозволенные…
Конечно, он злился и на себя. Оно и понятно: так расстараться в постели для собственной жены – вместо бойкой разудалой Джейн. Суженый ее и помыслить не мог о таком конфузе: сам того не желая, он нарушил заведенный у дворян уклад – не баловать жен плотскими усладами.
Довольно ей гадать, отчего он так осерчал. Все ж таки он к ней не совсем равнодушен – хочет он того или нет. Розамунда немного повеселела. Просто ему трудно переломить себя – признать, что и жену можно любить и даже хотеть этой любви.
Под самое утро он проводил Розамунду в ее башню и потребовал, чтобы она призналась, откуда у нее пунцово-золотистое платье. Отпираться не имело смысла, и преданный лорду Генри слуга тут же отправился забрать ее собственное платье и вызволить несчастную даму, которая весь карнавал просидела запертой в отхожем месте. Отдав эти распоряжения, Генри сухо пожелал своей невесте доброй ночи, не расщедрившись на поцелуй. Розамунда и не рассчитывала на подобную вольность.
Ее долго мучили стыд и раскаяние, но потом их сменило возмущение. Чем она заслужила такую немилость? Так ли уж велик ее грех? Подшутила над женихом, прикинувшись разбитной дамочкой и заставив его домогаться собственной невесты… И он тут же попался – вон как ее охаживал, а в постели что вытворял… Она невольно улыбнулась, и на сердце сразу полегчало. Как знать: может, на себя он злится даже сильнее. И то сказать – сразу потащил ее в спальню, да еще в невестину, выдал будущей женушке свои охальные повадки. Ему и досадно, что выказал себя простофилей. Небось, тут всякий бы стал чудесить от злости.
Придя к такому заключению, Розамунда еще больше успокоилась. Когда Генри поостынет, глядишь, сам над собой и посмеется. В ее ушах тут же зазвучал его горький смех у оскверненного прошлой ночью ложа, но Розамунда скорее отогнала прочь это воспоминание. Нет, она не позволит себе ничем омрачать восторг, испытанный ею в его объятиях. Генри Рэвенскрэгский был именно таким, каким виделся ей в виттонском домишке. Розамунде все еще не верилось, что принц из ее девичьих грез завтра станет ей законным мужем. Мечтала о замке – ан вот он. Правда, привез ее не жених, и ехала она на обыкновенном, совсем не сказочной красы жеребце, но ведь все-таки она здесь…
В дверь постучали. Однако это была не служанка: Розамунда с удивлением увидела на пороге сэра Исмея в сопровождении преданного Хартли.
