— Вам, милорд, это никогда не грозило, — сказала она презрительно.
Подавшись вперед, виконт уперся локтями в столешницу.
— В таком случае вы не сочтете за оскорбление, если я скажу: будь у вас такое намерение, вам это никогда бы не удалось.
Слегка восстановив спокойствие, Амелия попыталась молча оценить ситуацию более трезво и ясно.
Он лгал.
Но это вовсе не значило, что она ему нравилась или что он желал ее. Он мог считать ее холодной, как Темза среди зимы, но не способен отвергнуть ее, так как целью его жизни было прелюбодействовать с как можно большим числом женщин. А все его слова — ложь и бравада. И, будучи разгневанной и злоязычной, она могла бы доказать, что он лгун.
— Не обратиться ли нам к более приятной теме, как, например, ваши сегодняшние обязанности?
Его брови поднялись, будто он ожидал ее разрешения продолжать.
При всей внешней небрежности манер он, конечно, ожидал, что она будет считать его человеком строгим и сдержанным. И она решила вести себя так же, как он, раз не оставалось ничего другого. Браниться, как торговка рыбой, — это не для нее.
— Ваш отец сказал мне, что вы дружны с цифрами, и потому, полагает он, мне следует поручить вам вести бухгалтерию.
Да, отец считает, что это единственная область, где она могла проявить себя.
Мысль о том, что женщина с ее несовершенными мозгами без особого труда может выполнять столь свойственнее мужчинам задачи, когда-то повергала его в изумление.
— Однако я считаю совершенно невозможным поручить вам что-нибудь важное, хотя и питаю большое доверие к вашему отцу. Думаю, без особого вреда я могу позволить вам привести в порядок мои дела.
«Вреда?» Амелия сжала зубы, чтобы не вспылить, слушая его оскорбления, потому что именно этого он и добивался. Она могла собрать его чертовы папки, свалить их на груду дров и разжечь самый большой костер, какой только когда-либо видели в Девоне. Да, это достойная мысль, подумала Амелия злорадно.
— Это меня нисколько не затруднит, — сказала она, просто чтобы позлить его.
— Отлично.
Как хорошо отдохнувший лев, он встал, разогнув свое длинное тело, и направился к небольшому письменному столу типа секретера, стоявшему футах в двадцати от стола возле двух высоких арочных окон.
Амелия повернулась на своем стуле и наблюдала за ним. Если бы он проявил благопристойность и надел сюртук, ей не пришлось бы — хочешь не хочешь — смотреть на его ничем не стесненную спину, а на эту часть мужского торса она редко обращала внимание. Его бедра, крепкие ягодицы и мускулистые ноги облегали черные панталоны, и она была вынуждена отдать должное его отличной фигуре.
Амелия поспешила отвести взгляд и тряхнула головой, будто старалась вытеснить из мыслей этот образ. А возможно, она полагала, что это действие вернет ей здравый смысл.
— Можете начать с этих.
Ногой, обутой в черный сапог, он пнул открытый ящик письменного стола. Стараясь снова не взглянуть ненароком на его спину, Амелия встала и направилась к столу, чтобы посмотреть, что в ящике. Там были свалены какие-то бумаги, исписанные черными чернилами, по большей части старые и потрепанные.
— И что мне с ними делать? — спросила она холодно.
Этот человек был воплощенным дьяволом.
Прежде чем ответить, он выдержал паузу:
— Ну конечно, привести в порядок.
— Непохоже, чтобы эти документы, бумаги, или как они там называются, когда-нибудь вообще лежали в порядке.
— Вижу, ваш отец был прав. Вы умны. Вы быстро поняли необходимость создать хорошо организованное рабочее пространство.
Амелия внутренне ощетинилась под его снисходительным взглядом и прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от резкого ответа.
Его переход к деловой манере был внезапным, как краткая летняя гроза. Он продолжал ей объяснять, что ему требуется и как она должна это сделать.
В ящике, первом из многих, как он сообщил ей, лежали контракты, накопившиеся за долгие годы и относящиеся к его животноводческой ферме. Он показал, как и где их следует сложить — в высоком шкафу с пятью ящиками, снабженными металлическими разделителями. Она может задавать ему любые вопросы. При этом его заявлении Амелия испытала облегчение: значит, он с ней не останется. Каким бы просторным ни был его кабинет, он показался бы ей чуланом для метел и щеток, останься она с ним здесь на весь день.
— Если у вас возникнет неотложная необходимость во мне, я буду внизу, в конюшнях.
Амелия стремительно обернулась и обожгла его взглядом. Хотя тон его был спокойным, выбор слов заслуживал сурового взгляда. Однако Армстронг был уже у двери, а несколькими секундами позже она услышала за дверью эхо его затихающих шагов.
Оставшись в комнате одна, Амелия испустила вздох облегчения и огляделась. В меблировке комнаты, в изогнутом по-змеиному диване и обитых бархатом и парчой креслах в дальнем конце кабинета ощущалось сильное влияние французского рококо. Четыре стрельчатых окна с занавесями, украшенными золотыми кистями, были расположены на северной и, восточной стенах, и потому в дневные часы комната почти не нуждалась в искусственном освещении. Встроенные книжные шкафы занимали по меньшей мере половину пространства стен. Их темное дерево и чистые линии придавали комнате мужской характер.
Амелия обошла вокруг небольшого письменного стола, который теперь могла считать своим, и села на стул с высокой спинкой. Взяв охапку бумаг из ящика, она пробежала глазами первую страницу — хрупкую, потускневшую от времени. Но как Амелия ни напрягала зрение, ей не удалось разобрать имя вверху страницы, представлявшей собой контракт. Так, может, устроить торжественное аутодафе прямо сейчас? Хорошо бы!
Амелия уже предвидела, какими долгими и утомительными будут теперь дни, а возможно, и недели. Сегодня же вечером она напишет лорду Клейборо, а завтра изучит все возможные пути побега, которыми располагал Стоунридж-Холл.
Если чистилище можно представить в виде кип бумаг, исписанных черными чернилами, то Амелия с полным правом могла сказать, что попала именно в него. Ее день, обычно тянувшийся медленно и размеренно, сегодня, громыхая, несся вскачь, и эта скачка была прервана только на время ленча и краткой передышки, когда в послеполуденный час она перекусила прямо за своим письменным столом. К шести часам она уже страдала и томилась — каждую секунду, каждую минуту и каждый час. Эта нудная работа убаюкала ее почти до бесчувствия.
Единственное светлое пятно за весь унылый день — это то, что лорд Армстронг ни разу не пришел проверить, как она работает.
Когда она прибирала на письменном столе, дверь отворилась, она вздрогнула и повернула голову. Это был он, переодевшийся, в шейном платке, жилете и сюртуке, и все это придавало необходимую официальность его костюму. Под этими слоями шерсти, шелка и кружев виконт был тем же самым мужчиной, с поджарым, мускулистым телом, покрытым плотью и золотистой кожей. Амелия тотчас же одернула себя за то, что позволила себе предаваться подобным мыслям. Что с ней произошло? Физическая красота мужчины никогда не имела над ней власти, не имела и все еще не имеет.
