Сидя за большим рабочим столом, король смотрел на вошедших молодых людей. По достоинству оценив безупречный реверанс Гортензии, он жестом пригласил ее сесть. Художник остался стоять. Минуту Луи-Филипп разглядывал молодую женщину, которой с трудом удалось сохранить самообладание под этим тяжелым взглядом.
— Вы говорили, мадам, — начал он наконец, — что ваша лучшая подруга, графиня Морозини, если я не ошибаюсь?..
— У Вашего Величества великолепная память.
Я лишь напомню, что она урожденная княжна Фелисия Орсини.
— Это одно из старейших имен в Италии! Итак, вы говорили, что графиня Морозини была безвинно брошена в тюрьму. Но для того, чтобы туда попасть, так или иначе надо быть в чем-то обвиненной. Так за что же ее арестовали?
— Ее обвинили в терроризме, сир.
И поскольку Луи-Филипп вздрогнул, что не предвещало ничего хорошего, она поспешила добавить:
— Если Ваше Величество позволит, я расскажу, как было дело.
— Об этом я и собирался вас просить. Только, пожалуйста, излагайте яснее и по возможности короче.
Как можно более сжато, тщательно подбирая слова, Гортензия рассказала о злоключениях Фелисии и, не называя имен, намекнула, что та могла стать жертвой некоей темной махинации, а возможно, главной причиной драмы была месть.
— Я одного не могу понять: почему с ней упорно продолжают обращаться как с мужчиной и держат в Ля Форс под именем Орсини? — закончила она свою повесть.
— Я понимаю не больше вашего, мадам… Может, легче заставить бесследно исчезнуть человека, которого не существует. Но вы рассказали очень живо. Вы сами присутствовали в кафе Ламблен во время налета полиции?
— Я была в своем поместье в Оверни, сир, и даже не подозревала о том, что творится в Париже.
— Кто же рассказал вам с такой достоверностью о случившемся?
— Один друг, для которого закулисные дела полиции не составляют секрета. Его имя — Франсуа Видок.
Луи-Филипп неожиданно расхохотался.
— Вы знакомы с этим бывшим висельником? Глядя на вас, никогда бы не подумал!
— Это действительно так, я не только знакома с ним, но считаю его своим верным другом. Я верю его словам.
— И вы, вероятно, правы. В течение многих лет Видок был самым информированным человеком во Франции. Что-то подсказывает мне, что он таковым и остался. Впрочем, вы подали мне мысль. Возможно, в моих интересах будет оказать ему какую-нибудь услугу.
Чем он сейчас занимается?
— Он открыл в Сен-Манде маленькую бумажную фабрику, но я не уверена, что дела у него идут блестяще.
— Ничего удивительного. Чтобы такой человек заинтересовался бумагой, надо, чтобы на ней было что-то написано, желательно что-нибудь важное. Однако вернемся к мадам Морозини. Во всей этой истории есть одно неясное обстоятельство. Что она делала, переодевшись мужчиной, в кафе Ламблен, этом пристанище отставников и бонапартистов… чтобы не сказать карбонариев? Ведь не силой же ее туда привели?
Гортензия переглянулась с Делакруа и прочла в его глазах тревогу. Может быть, он боялся, что она начнет сейчас сочинять какую-нибудь не правдоподобную историю. Но она решила рассказывать все как можно более правдиво.
— Она бонапартистка, сир, и не скрывает этого.
Вот уже два года, как ее супруг Анджело Морозини был расстрелян австрийцами в Венеции. Ей пришлось спасаться бегством и укрыться во Франции. Правда, империя теперь превратилась в воспоминание, вызывающее у нее, как и у многих других, ностальгическую грусть.
— Которая и побудила ее участвовать в заговоре против моего кузена Карла Десятого?
Здесь Делакруа нашел нужным вмешаться:
— Она участвовала в заговоре против угнетения вообще, в любом его проявлении. В июльские дни хорошо сражались все: и карбонарии, и бонапартисты, и республиканцы. Сир, графиня Морозини тоже была на баррикаде. Ее даже ранили там, на бульваре Ган.
Луи-Филипп посмотрел на художника с насмешливым любопытством:
— Так вы тоже с ней знакомы, господин Делакруа?
С каким жаром вы о ней говорите! Прямо героиня…
— Она и есть героиня, сир, и одна из самых смелых. Я действительно знаю ее и восхищаюсь ею. Осмелюсь добавить, что Ваше Величество тоже с ней знакомы.
— Я?!
— Да, сир! Я придал Свободе, которой король так восхищался, черты ее лица.
— Вы говорите о той Свободе, что на баррикаде?
— О ней самой, сир. Графиня Морозини согласилась позировать мне для этой картины. И я умоляю Ваше Величество положить своей властью конец несправедливости, учиненной скорее всего какой-нибудь темной личностью, которых еще полно в полиции. Некогда графиню Морозини не слишком жаловали при дворе Карла Десятого. Зато ее неизменно радушно принимали господин Талейран и герцогиня де Дино.
Не будь они сейчас в Англии, они бы первыми вступились за нее.
Луи-Филипп поднялся с кресла и принялся прохаживаться по кабинету. Меж бровей еще глубже залегли две грозные складки, и сердце Гортензии, в котором было затеплилась надежда, тоскливо сжалось. Она бросила умоляющий взгляд на Делакруа. Тот нерешительно проговорил:
— Могу я осмелиться спросить у короля, что его тревожит?
Луи-Филипп остановился и поочередно посмотрел на своих собеседников.
— Мне хочется вам верить, но эта бомба, она ведь действительно была… и предназначалась для Пале-Рояля?
Делакруа понял, что сейчас все может пойти насмарку и виной тому эта убийственная нерешительность, которая впоследствии отравит все его царствование и с которой могла справиться лишь мадам Аделаида, поскольку ее одну он и слушал. Значит, главное сейчас было атаковать с этого фланга.
— Сир, — сказал он, — не лучше ли выяснить, кто принес эту бомбу в кафе Ламблен, чтобы наказать его по закону, а не сваливать всю ответственность на безвинную женщину? Клянусь честью, графиня Морозини никогда до того не видела этой бомбы. Я готов отвечать за свои слова.
— Я тоже, — поддержала его Гортензия.
— Ну тогда… если вы отвечаете… Вас-то я знаю, дорогой маэстро, но о вас, мадам, мне, в сущности, ничего не известно. Возможно, вы и впрямь дочь Анри Гранье де Берни, но как вы это докажете?
Гортензия поспешно извлекла из сумочки письмо, переданное ей Луи Верне:
— Вот доказательство, сир. Управляющий банком умоляет в этом письме Ваше Величество выслушать меня, и, если король соблаговолит выполнить эту просьбу, наш банк будет ему… признателен. Господин Луи Берне предоставил мне все необходимые гарантии…
В серо-голубых глазах короля сквозь собравшиеся там тучи промелькнула живая искорка.
— А-а, — протянул он, возвращаясь к столу. Поудобнее усевшись в кресле, он слегка потер руки. — В таком случае, — произнес он после недолгого молчания, — полагаю, надо удовлетворить вашу просьбу…
