Виконт не отводил взгляда от верхушек дальних деревьев.
– Боюсь, мисс Джарвис, вы были не очень-то честны со мной в отношении цели вашего недавнего визита к епископу Прескотту. Или мне следовало сказать «визитов»?
Руки и посадка Геро оставались расслабленно спокойными. Но ее внутреннее волнение, должно быть, передалось лошади, и та пошла боком. Всадница тут же выровняла ее.
– Никаких объяснений? – переспросил Девлин мгновение спустя.
Повернув голову, Геро всмотрелась в тонкие, привлекательные черты спутника, но не смогла обнаружить никаких признаков того, что ему известна ее тайна.
– Его преосвященство мертв. Как, скажите на милость, вы можете знать, о чем мы с ним говорили?
Дождь припустил сильнее, шлепая по листьям растущих вдоль аллеи каштанов, барабаня по утоптанной дорожке.
– Епископ обронил фразу о давнем друге, нуждающемся в совете, – поправил шляпу Себастьян.
Внутри у Геро все перевернулось, но она тут же взяла себя в руки и ровным тоном заметила:
– Здесь, по всей видимости, какая-то ошибка.
– Возможно. Хотя нельзя не удивиться: три встречи? Из-за одного выступления в Палате лордов?
Теперь уже полило, словно из ведра. Дождевые струи стекали по щекам виконта, просачивались за воротник мисс Джарвис.
– Может, нам продолжить эту беседу как-нибудь в другой раз, в менее неблагоприятной обстановке? – предложила баронская дочь, подавая знак груму и поворачивая в направлении собственного дома. – Всего доброго, милорд.
Покидая парк, она чувствовала на себе пристальный, наблюдающий взгляд виконта.
Но не оглянулась.
* * * * *
Вернувшись на Беркли-сквер, Геро отпустила служанку, стащила с себя амазонку и встала перед зеркалом в гардеробной.
Положив ладони на нижнюю часть живота, она бесстрастно изучала свое отражение. Тело было по-прежнему стройным, а живот – плоским. Но сколько это еще продлится? Месяц? Два? Как долго сможет она показываться в высшем лондонском обществе? Вошедшие в моду платья с завышенной талией на некоторое время скроют меняющиеся формы, но наступит момент, когда придется уехать.
Мисс Джарвис намеревалась провести приближающуюся осень и зиму в горах Уэльса, у одной из милейших кузин. Геро знала имя супружеской четы, которая должна была усыновить ребенка, однако эти люди пребывали в полнейшем неведении относительно личности матери. А без Прескотта возможность передать дитя приемным родителям, не раскрывая себя, подвергалась серьезному риску.
Она подумала было обратиться к супругам напрямую, но сразу же отказалась от этой идеи. Поступить так означало обречь себя на пожизненное оглядывание через плечо, на вечную боязнь позорного разоблачения и шантажа. Требовалось найти какой-то другой выход. Причем быстро.
Времени совсем не осталось.
К тому времени, когда Себастьян добрался обратно до Брук-стрит, его сюртук и бриджи для верховой езды промокли до нитки.
– Сыск явно губит на корню гардероб джентльмена, – заметил Жюль Калхоун, собирая разбросанную хозяином одежду.
– Подумываешь об увольнении? – разгладил складки свежего галстука виконт.
До тех пор, пока в его доме не появился этот невозмутимый камердинер, Девлину приходилось терпеть все: от приступов меланхолии до гневных истерик слуг, не привыкших обхаживать аристократа, который то и дело оказывался втянутым в расследование убийств со всеми грязными подробностями.
– Кто, я? – оглянулся глубоко оскорбленный Калхоун. – Разумеется, нет, милорд!
Переодевшись в сухое, Себастьян велел заложить городскую карету и отправился на поиски сэра Питера Прескотта, племянника епископа Лондонского.
Он нашел баронета развалившимся в углу старинной скамьи с высокой спинкой в таверне, известной под названием «Иерусалимские ворота», около площади Ханс-плейс. Как раз пробило десять часов утра, но Питеру Прескотту, судя по его внешнему виду, еще только предстояло добраться до кровати. На небольшом восьмиугольном столике перед джентльменом стояла наполовину пустая бутылка бренди, замаранный галстук съехал набекрень. Небритая со вчерашнего дня светлая щетина пятнала щеки, а хорошего покроя оливковый сюртук измялся и выпачкался на манжетах. Когда Девлин отодвинул стул напротив, сэр Питер, не меняя позы, поднял глаза и неизвестно зачем объявил:
– Я набрался.
– Мои соболезнования по поводу кончины твоего дяди, – обратился к Прескотту Себастьян, заказав две кружки эля.
Сэр Питер снова откинул голову на высокую деревянную спинку. Это был стройный, среднего роста мужчина, со светлыми вьющимися волосами. В бытность мальчишкой сочетание ореола золотистых кудрей и небесно-голубого взгляда придавало ему обманчиво-ангельский вид. Но сейчас локоны прилипли к вспотевшему лбу, а глаза налились кровью.
– Милейший дядюшка Фрэнсис, – пробурчал он. – Дай епископу волю, так его и убьют в церкви.
Девлин вглядывался в раскрасневшееся, искаженное лицо баронета. Они были знакомы почти двадцать лет – поначалу как школьники, потом как ровесники в одном городе. Но затем дороги молодых людей разошлись. Сэр Питер занялся управлением фамильным имением, которое принадлежало ему с рождения, а дни Себастьяна наполнились топотом солдат, одетых в красные мундиры, и воем артиллерийских снарядов, взрывы которых ему и сейчас иногда слышались во сне.
Потягивая эль, виконт не сводил глаз со старого приятеля.
– Мне всегда казалось, что вы с дядей в близких отношениях.
– В близких, – странно передернул плечами Прескотт. – Ну да, наверное. То есть, все сложилось как нельзя более подходяще, правда? У него не было сына, а у меня отца. Можно сказать, союз, заключенный на небесах. Или в аду.
– Насколько я понимаю, вы недавно повздорили?
– Я же не знал, что его убьют, – баронет трясущейся рукой потер подбородок. – Попробовал бы ты иметь своим чертовым дядюшкой епископа Лондонского. Стремись я быть причисленным к лику святых, стал бы, как и он, треклятым попом.
– Никогда не замечал за тобой желания попасть в святые.
Тень мальчишеской улыбки приподняла уголки губ собеседника.
– Ну, может, я и запустил козу в спальню нашего старичка-директора, но придумал-то эту проказу ты.
Виконт негромко хохотнул. По правде сказать, епископу Лондонскому грех было жаловаться на племянника. Озорной школьник вырос в добродушного и ответственного землевладельца, гораздо более интересующегося своими стадами и новейшими сортами овса, чем конными бегами или стаканчиком с игральными костями. Девлину приходил на ум только один путь, на который баронет мог свернуть со стези респектабельности. Как и Себастьян, Питер Прескотт до сих пор не был женат, предпочитая по-прежнему видеть хозяйкой старинного особняка в поместье собственную мать. Баронет делил время между имением и некоей темноволосой и черноглазой оперной танцовщицей, которой он снимал квартиру в городе.
