Когда он обернулся к Пойнингсу, от маленького мальчика не осталось и следа, только тень в глазах и пустота в желудке.
– Нед, мы должны пожертвовать тобой, ты согласен?
– Если жертва необходима, и если я больше всего подхожу для этого, то, думаю, да.
– Не считая моего дяди, ты единственный способный командир в округе. Ты должен остаться здесь и присматривать за людьми. Я также оставлю здесь сэра Эдварда Вудвилла – от него не много пользы, но его корабли могут оказаться полезными. Сиди здесь, как можно тише. Если Ланду двинется против тебя, сам решай – драться тебе или сажать часть людей на корабли, а других оставить. Оставшимся скажешь, чтобы они разнесли по стране, что их преследует Ланду. Я думаю, я молюсь, что они найдут себе убежище. Нед, – произнес Генрих извиняющимся тоном, – я оставляю тебе неприятное задание.
– Но что ты будешь делать, Гарри? – настаивал Джаспер.
– Я еще до конца не решил. Я должен наилучшим образом использовать все возможности, которые могут появиться, а что это будет, я не могу вам сказать, а гадать не хочу. И вы оба этого не скажете, – подумал Генрих, – даже если вас схватят и будут допрашивать.
Ложь не беспокоила его. Генриха никогда не тяготила ложь, поскольку он лгал только после тщательного обдумывания и с твердым убеждением, что неправда – лучшее и самое безопасное средство. По этой же причине его самого практически невозможно было уличить во лжи, поскольку он произносил ее с силой и напором правды, без сомнений и колебаний. Неудивительно, что у него был вполне естественный вид, когда, получив французский паспорт он на рассвете дня разбудил Вильгельма Брэндона.
– Вставай, лентяй, а то проспишь такой прекрасный день! Поедем со мной на охоту.
– Подождите, милорд, – заворчал Вильгельм, – прошлой ночью я выпил лишнего.
Генрих рассмеялся:
– Тогда тебе точно нужно ехать. Воздух освежит твою голову, а я объясню тебе, почему ночью лучше работать, чем пить до утра.
Брэндон уже встал с постели и одевался, хотя движения у него были замедленные.
– Я знаю, я уже слышал это. Ты скажешь, что выглядишь не лучше меня, но зато у тебя не болит голова и…
– Да, я вижу, ты выучил слова, но урока так и не извлек. Ладно, лошади уже оседланы. Спускайся вниз как можно тише. В здешних лесах всю дичь уже вывели, но я слышал, что остался кабан. Мы поедем только с тобой вдвоем и егерями, Вильгельм. Я не хочу делить такую добычу с кем-либо еще.
Они не спеша выехали со двора на улицы, которые постепенно уже заполняла дневная жизнь. На группу всадников в охотничьих костюмах и с оружием никто не обратил никакого внимания – к таким зрелищам здесь давно привыкли. Они были первыми, кто выехал за ворота города в этот день, но и это не заслуживало никакого внимания. Выбравшись за город, они отпустили поводья, и свежие лошади с радостью перешли с шага на легкий галоп. Вильгельм Брэндон был слишком озабочен своим здоровьем, чтобы заметить, что сопровождающие его всадники были вовсе не егерями, а личными слугами Генриха. Он не заметил, что они держались пустынной дороги и двигались на восток, поскольку светлеющее небо раздражало его глаза.
Однако когда Генрих свернул с дороги в небольшой пролесок, Брэндон наконец-таки проснулся.
– Сир, неужели вы думаете, что здесь могут водиться кабаны. Это же просто лесополоса между полями.
– Я не думаю, что в здешних местах вообще остались кабаны, Вилл. Мы с тобой их всех давно перебили.
Генрих слез с лошади и на глазах изумленного Брэндона начал переодеваться. Он стащил с себя дорогой плащ, отстегнул рукава на панцире и сбросил сапоги и штаны. Один из слуг собрал и упаковал эти предметы туалета, а второй подал вместо них грубую домотканую одежду и поверх всего – свой плащ. Затем из походной сумки развернули тонкую кольчугу.
– Перестань пялиться, Вилл, – засмеялся Генрих. – Ты хочешь, чтобы тебя отправили назад в Англию и лишили головы? Я так – нет. Мне также не по вкусу, чтобы предатель Ланду жирел на доходах Ричмонда. Ты – джентльмен, путешествующий с пятью слугами. Ты посещал меня, нашел мой двор слишком бедным, и теперь направляешься к Ланду, – если кто спросит. Ну, перестань ужасаться. Ты – единственное оружие, которое у меня осталось. Ты сможешь без хлопот проводить меня во Францию, Вилл?
– Пока в моем теле есть хоть капля крови, я приведу и выведу вас хоть из ада, милорд.
Генрих громко рассмеялся.
– Тогда, вперед. Будь моим щитом и мечом.
По правде говоря, он не ожидал никаких неприятностей. Он часто ездил охотиться и возвращался поздно вечером. У них в запасе был целый день, а возможно и ночь, прежде чем шпионы Ланду забеспокоятся и доложат о его отсутствии. К этому времени они уже будут в безопасности во Франции.
Однако Генрих слегка переоценил осторожность Ланду и недооценил ретивость эмиссаров Ричарда. Получить от Франциска письмо с требованием приехать к нему и успокоить его оказалось делом не сложным.
Его затуманенный мозг забыл об эмиссарах и опасности, и жаждал умиротворяющего голоса и мягких манер своего воспитанника. Возможно, что герцог уже смутно осознавал, что он почти уже пленник, и надеялся, что Генрих сможет его спасти.
Вооружившись добытым посланием Франциска, которого Генрих вряд ли осмелился бы проигнорировать, люди Ланду въехали в Ванн почти в то же самое время, когда Генрих выезжал через другие ворота.
Они быстро обнаружили, что их добыча улизнула. Если бы это были люди Франциска, которые принимали Генриха почти как своего второго хозяина, они бы сели и стали ждать. Однако Ланду был не так прост.
Отряд состоял из нанятых им лично наемников, которыми командовал умный и недоверчивый капитан.
Он навел справки и установил, что Генриха не сопровождали ни егеря, ни собаки. Уверения Пойнингса, что все вещи и ценности Генриха остались в его комнате, не возымели действия. Если Генрих охотится, к нему вполне можно присоединиться и проследить за его возвращением, а если он попытался скрыться, то они наверняка смогут его схватить.
Генрих Тюдор оторвал голову от стола. Казалось, что счета, лежащие перед ним, сводили его с ума, даже когда он закрывал глаза. Он выглянул в узкое окно. Неужели солнце никогда не светит во Франции весной? Генрих посмотрел на свои руки, которые всегда были тонкими и красивыми; они выглядели как истощенные клешни, а его обычно блестящие глаза потускнели. Прошел почти уже год, как он сбежал от Ланду, а ужас той поездки, когда приходилось петлять и прятаться, без еды и сна, изо дня в день был ничем по сравнению с ужасом этого года.
Поначалу все было не так уж и плохо. Он был так тепло принят, что его сомнения по поводу обращения за помощью к Франции почти развеялись. Казалось, что ему нужно только вывести своих людей из Англии невредимыми, и деньги, корабли и новые люди сами поплывут к нему в руки и обеспечат ему успех. Но Генрих, который считал, что разбирается в дворцовой фракционности и интригах, обнаружил, что ему есть еще чему поучиться. По сравнению с той борьбой слов и политик, в которую он теперь был втянут, двор Франциска казался ничтожным, а заговоры бретонского дворянства детскими шалостями.
