Когда Эми увидела его в первый раз, ей хотелось только похитить его, получить за него выкуп и уехать вместе с мисс Викториной куда-нибудь подальше. А о нем она думала лишь как о подлом человеке, который был средством для достижения ее цели.
А теперь она только о нем и думает.
Она определенно никак не может от него избавиться.
Жизнь до встречи с Джермином Эдмондсоном, маркизом Нортклифом была такой простой!
В прошлый раз, когда пришел отказ платить выкуп, она спускалась в погреб с трепетом.
Сейчас ее вид был вызывающим.
Нортклиф сидел, откинувшись на две подушки, и делал вид, что читает, но она знала, чувствовала, что он настороже. Эми остановилась возле дальней стороны стола и погрозила ему пальцем.
– Лорд Нортклиф, каким же вы, должно быть, были беспокойным племянником, если вашему дяде все равно, умрете ли вы или будете жить?
Он поднял на нее глаза. Он был как-то неестественно спокоен.
– Джермин, – сказал он.
– Что? – О чем он говорит?
– Меня зовут Джермин. – Он положил книгу на край стола. – И мне очень хочется, чтобы вы называли меня по имени.
Такого поворота она не ожидала. Он знал, что сегодня должен был прийти ответ от мистера Эдмондсона, и должен был потребовать, чтобы его немедленно освободили. А он вместо этого желает побеседовать?
«Может быть, – подумала она, – долгое бездействие сказалось на его умственных способностях?»
– Ваше имя меня не интересует, милорд.
– Правда? Странно, леди Презрение, потому что ваше меня очень интересует. – Он откинулся на подушки. – Позвольте узнать его?
– Вы знаете, как меня зовут.
Что кроется за этим неожиданным интересом к ее имени? Неужели он каким-то образом раскрыл тайну ее прошлого?
Нет. Это невозможно. Он сидит здесь взаперти уже шесть дней и не мог ничего узнать. Если только ему не рассказала мисс Викторина. Но она поклялась, что будет молчать, а Эми ей доверяла.
– Скажите мне ваше настоящее имя, прошу вас. – Он говорил как человек, который привык, чтобы ему подчинялись.
– Нет.
– Чего вы боитесь?
Чего она боится? Она боится вернуться в Бомонтань, где ей придется вести жизнь принцессы, соблюдая глупые приличия, а потом выйти замуж неизвестно за кого. Боится пули наемного убийцы. Боится оставлять мисс Викторину.
Она боялась и Джермина, и его влияния, потому что он заставлял ее хотеть того, чего она не хотела до встречи с ним.
– Я ничего не боюсь, милорд. – Она улыбнулась, чтобы скрыть ложь. – У меня есть новости о вашем освобождении. Разрешите продолжить?
– Прошу. – Он снисходительно махнул рукой.
Он прикован цепью к койке в погребе домика на острове Саммервинд. Его одежда помята. Его лицо заросло неопрятной щетиной. При всем этом он выглядел человеком, пренебрегающим весьма непривычными для него условиями жизни и неприглядной внешностью. Как ему это удавалось?
И почему это производит на нее сильное впечатление?
– Ваш дядя опять отказался платить выкуп.
– Как вам могло прийти в голову, что такая глупая девчонка, как вы, сможет с успехом шантажировать маркиза Эдмондсона или его представителя?
Его явная снисходительность пробудила в ней прежнюю враждебность.
– Мой план правильный. Это у вас с вашим дядей извращенный ум. И что вы вообще имели в виду, назвав меня глупой девчонкой?
– А то, что вы и вправду глупая девчонка. Вы не понимаете, какие силы вы вызвали к жизни. – Он улыбнулся так уверенно, что ей захотелось влепить ему пощечину. – Подойдите поближе, и я вам покажу.
Неужели он собирается превратить эту ссору в попытку сближения, флюиды которого уже и так витали в воздухе?
– Ну вы и грубиян! Вы не доверяете женщинам.
– А почему я должен им доверять? – насмешливо спросил он. – Потому что они меня похитили и заперли в подвале?
– Это сделала я. А я не типичная хорошо воспитанная англичанка, так что не гожусь как пример. Вы просто уходите от ответа. А он очевиден: вы не любите женщин.
– Мужчина, который использует женщин для дружеского общения, обрекает себя на мучения.
– На мучения? – Его комментарий поверг ее в изумление.
– Мужчины и женщины непохожи. Женщина – беззаботное, яркое и красивое существо, созданное для того, чтобы разбивать сердце мужчины. В мире мужчины небо голубое, а клятвы вечны. А в мире женщины… – Он покачал головой, и насмешка превратилась в гримасу. – Я никогда не имел возможности хотя бы украдкой заглянуть в мир женщины, так что я не знаю, каков в нем цвет неба. Но точно знаю, что ее клятвы никогда не бывают вечными.
– Не понимаю.
Однако Эми поняла, что их ссора превратилась в нечто другое. Нечто мучительное. Нечто личное. Подавшись вперед, Джермин спросил:
– Когда вы были ребенком, ваша мать говорила вам, что она вас любит?
– Моя мать умерла, когда рожала меня.
– Вам повезло. – Он снова откинулся на подушки. Она испытала настоящий шок.
– Милорд, это жестоко.
– Поверьте мне, это правда. Вы даже не понимаете, насколько вам повезло, и, возможно, это объясняет тот факт, что вы умны, мужественны и интересны и тем отличаетесь от обычной женщины.
– Мне это не льстит.
– А должно бы. Вы бываете дикой и прямолинейной, но если вы что-либо говорите, я знаю, что вы говорите правду. Я наблюдал за вашим отношением к мисс Викторине и понял, что вы ей искренне преданы.
– Может, и так. – Она немного отпрянула.
Он был похож на полубезумного, потому что говорил горячо и смотрел на нее горящими глазами.
– Мать часто сажала меня себе на колени и говорила, что любит меня. Каждый вечер перед сном она рассказывала мне сказку, а по утрам будила поцелуем. Она старалась, чтобы я был счастлив, защищен, беспечен.
– Все это очень хорошо.
– Да, она была прелестна. Самое прекрасное существо на свете. Единственная женщина, которую любил мой отец. Кое-кто называл ее иностранкой – она была итальянкой из обедневшей семьи. Этот безумный выбор сделал мой отец, когда путешествовал по Европе по окончании колледжа. Она очаровывала всех своими пышными каштановыми волосами, карими глазами и заразительным смехом. Она была такой доброй, такой любящей матерью, так любила моего отца. Все женщины ходили в скромных платьях, а моя мать обычно носила ярко-красные. Женщин обычных этот цвет убивает, но только не мою мать. Она устраивала замечательные приемы, и на одном из них я услышал, как сплетничали благородные дамы. Они говорили, что она скачет на слишком большом и резвом мерине, а то, как она одевается, свидетельствует о легкомыслии и безнравственности. Мне тогда было семь лет, и я не понимал, что они имели в виду. Но мне не нравился их тон, поэтому я на них набросился. Одну старую леди я ударил прямо под коленку. Когда я рассказал отцу о том, что произошло, он рассмеялся и поцеловал меня в макушку.
