— Отведи меня посмотреть лошадей, — попросил он.
Подальше от глаз его матери Нофрет шлепнула бы мальчика, чтобы привести в чувство, но здесь могла только сказать:
— Попозже. Разве никто не учил тебя, что надо быть вежливым, когда у твоей матери гости?
— Вы не гости, — возразил он. — Вы семья.
— Я — нет.
— Ты тоже. Так когда ты поведешь меня навестить лошадей?
— Юный Тростник-В-Реке, — сказала Тийа с нежностью, которую не расходовала на внуков, — прекрати свою болтовню. Ты сможешь пойти смотреть лошадей, когда я тебе разрешу уйти.
— Я хочу видеть их сейчас, — настаивал Тутанхатон.
Царевна подняла голову.
— Я возьму тебя прокатиться в моей колеснице. Завтра, как только взойдет солнце. Ты будешь готов так рано?
— Я буду готов всю ночь, — ответил Тутанхатон. — А почему бы не поехать сейчас?
— Потому, что я сейчас не еду.
— Но почему…
— Теперь он обо всем желает знать, — вмешалась его мать. — У него есть воспитатель, единственная обязанность которого — отвечать на вопрос «почему». Ты можешь, — обратилась она к сыну, — пойти и спросить Птахмоса. Прямо сейчас, если угодно.
— Птахмос спит. И я хочу остаться с Нофрет. И с Цветком Лотоса, — добавил Тутанхатон, взглянув на царевну. — Я буду сидеть тихо. Обещаю.
Нофрет прикусила губу. Такое средство избавиться от потока детских «почему» вполне в духе царской семьи: приставить слугу, который будет отвечать на вопросы или сочинять всякие глупости, пока ребенку не надоест спрашивать. Наверное, у царя в детстве тоже был такой прислужник. И кто знает, не создал ли он свое представление о Боге из какого-нибудь ответа, данного только для того, чтобы он не приставал?
Забывшись, Нофрет чуть было не захихикала, но, начав, уже не смогла бы остановиться. Она заставила себя взглянуть на Тийю. Сильное красивое лицо отрезвило ее и заставило сидеть спокойно, как мышь под взглядом совы.
Тийа заговорила, обращаясь к внучке, но Нофрет показалось, что эти слова адресованы и ей.
— Ты должна быть сильной. Эти дни ужасны, твои мать и отец с таким трудом переносят их, но нужен человек, который может идти вперед, способный думать, планировать и управлять даже в горе.
— Я еще недостаточно взрослая, — возразила царевна.
— Это просто нытье, — обрезала ее бабушка. — Ты достаточно взрослая, чтобы скорбеть по сестре, достаточно взрослая, чтобы переживать из-за горя твоей матери.
— Мама не хотела, чтобы отец женился на Мекетатон, — заметила царевна. — Она согласилась, потому что на то была воля Бога. Теперь Бог забрал Мекетатон. Мама не простит ему этого.
— И ты не простишь, — сказала Тийа, — и, возможно, так и должно быть. Но ты не можешь позволить себе все бросить, только потому, что так решила сделать твоя мать.
— Меритатон может быть сильной, — возразила царевна, — и они старше меня.
— У нее никогда не будет такой силы, как у тебя. У твоей сестры достаточно своих страхов и болей, и еще ей нужно заботиться о ребенке. Нет, дитя. Ты не можешь уклониться от своего долга. И я не могу.
— Я никогда не стану такой сильной, как ты, — сказала царевна.
Тийа склонилась к ней и понизила голос:
— Открою тебе секрет, дитя. И я не сильная. Но кто-то же должен думать, а больше, судя по всему, некому.
Царевна нахмурилась. Похоже, к ней возвращался разум. То же, вероятно, видела и Тийа. Она была мудра и ни к чему не принуждала девочку, но заставила задуматься.
Тутанхатон заерзал на руках у Нофрет. Девушка тряхнула его, чтобы он перестал. Удивительно, но царевич повиновался.
Немного погодя Анхесенпаатон медленно произнесла:
— Я не сумею быть сильной для себя, но могу помочь тебе и стать такой, как тебе нужно. Но только если ты не будешь настаивать, чтобы я простила Атона за то, что он забрал Мекетатон.
— Лучше бы ты простила за это своего отца, — заметила Тийа.
— Отец просто выполнял его волю.
— Да, — отрешенно сказала Тийа, — она явно верила в это не больше, чем Нофрет.
Царевна не услышала, а если и услышала, то не поняла. Она выпрямилась, подбородок ее окреп.
— Ваше величество, что я должна делать?
Одобрение Тийи было едва заметно: потеплел взгляд, чуть склонилась голова.
— Сперва проследи, чтобы за твоими младшими сестрами смотрели, как должно. Потом приходи ко мне в зал приемов. Пора тебе узнать, что и как делает царица.
Царевна знала это давно. Она сидела или стояла возле трона матери с тех пор, как научилась держаться на ногах. Но на сей раз она не будет дремать или забавляться с обезьянками и газелями, пока ее мать что-то говорит и делает. Придется слушать и, может быть, даже отвечать, как подобает царице, как хочет научить ее Тийа.
Нофрет задумалась, понимает ли царевна, что это значит. Тийа собирается научить ее быть правящей царицей, чем в действительности никогда не была ее мать. Анхесенпаатон — третья царевна, ей нескоро придется править, если вообще доведется. Теперь она стала второй, а ее сестра может оказаться такой же хрупкой, как Мекетатон. Тогда царевна будет настоящей царицей, и произойдет это быстро, как бы ни велико было ее горе.
В тот год, когда умерла Мекетатон, Нофрет часто задумывалась, не обладает ли Тийа даром предвидения. Насколько Нофрет понимала, она не была предсказательницей, как Леа, но предвидела ясно и верно — и все ее предвидения на этот год обернулись бедами.
Мекетатон и рожденная ею дочь были похоронены после трех дней оплакивания и десяти — бальзамирования. Их положили в царскую гробницу в далекой пустынной долине. Царь заказал для нее надгробную плиту, где были изображены он сам, царица и вся семья, оплакивающая умершую. Она будет видеть их все дни своей смерти и знать, что ее любят.
Нофрет подумала, что лучше бы Мекетатон узнала об этом при жизни или, по крайней мере, в свой смертный час. Но ее мнение никто не спрашивал. Никто, кроме Иоханана и Леа, которая всегда задавала трудные вопросы.
— Ты всегда спрашиваешь, — сказала ей Нофрет однажды вечером после похорон Мекетатон, — но никогда не отвечаешь. Разве что говоришь загадками.
— Я все прекрасно понимаю, — невпопад ответила Леа.
Нофрет засмеялась помимо воли.
— Вот, — заметила Леа, — видишь. В тебе еще жив смех.
— Смеяться больно. Как будто во мне что-то застыло.
— Надо учиться, как солдат учится воевать. Свет больше всего нужен тогда, когда становится слишком темно.
Нофрет не поняла, почему веселость вдруг покинула ее; остались только холод и страх.
— Что-то случится, да? Что-то страшное. Царица-мать Тийа тоже видит это. Она учит мою царевну быть царицей.
