– Т-торн?
– Да?
– Хочу кое-что сказать, если позволишь дышать. Он ослабил хватку, не отпуская совсем.
– Ты действительно влюбился в меня в тот самый первый раз?
– Не порочность, а тщеславие, вот твое имя, женщина, – сказал он язвительно. – Да, действительно влюбился в тебя в тот самый первый раз.
– И всегда подразумевал, что случившееся, – она перевела взгляд с него на кровать, – должно было произойти?
– При условии, что обойдется без твоих страданий. – И добавил сухо: – Осмелюсь заметить, что не было даже намека на страдания.
Несмотря на смущение, Лайза возразила оживленно:
– Были, когда поняла, что со мной обращаются как с дурочкой.
– Как с кем?! Бог мой, девочка, что я Мог сделать? Все это время моим единственным желанием было… было… Бог мой, – повторил он, не находя других слов. – Имеешь ли ты хоть малейшее представление о той пытке, которой подвергла меня? Которой я добровольно подвергал себя сам? Эти ночные игры в карты, поцелуи, вся близость, которая должна была привести к…
Запустив пальцы в волосы, он беспорядочно взлохматил их.
– Знаешь ли ты о том, сколько ночей ты беззаботно пребывала в своих целомудренных сновидениях, а я ходил по улицам, чтобы успокоиться?
– Ты действительно делал это? – Она снова не смогла удержаться от смеха. – Ладно. Будем считать, ты не обращался со мной как с дурочкой. – Но, несомненно, воспоминания о последних двух месяцах пронеслись в ее голове, вызвав нежную улыбку на лице. – Ты обращался со мной как с рыбой, – последовал вывод. – И более того, – закончила она с легкой обидой, – поймал меня в свои сети.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Я сделал все, что в моих силах, чтобы привязать тебя к себе, Лайза, так же, как был привязан к тебе сам. Если уж использовать твою терминологию, я бы сказал, что мы оба попались в сети друг к другу.
Глаза Лайзы медленно наполнились слезами, а слезинки скатывались на ее дрожащие ресницы.
– Хочу сделать признание.
– Да? – Он с беспокойством посмотрел на нее.
– Помнишь нашу вторую встречу и твое раздражение, потому что я заставила тебя долго ждать в таверне… когда рассказала о Филипе, так же как и о Джеймсе, и ты сказал, что хотел бы столкнуть их лбами?
– Помню.
– Я не была влюблена в тебя до этого времени. Извини, – проговорила она на едином дыхании, встретив его недоверчивый взгляд, – что мне понадобилось намного больше времени, чем тебе… целых двадцать четыре часа.
– Лайза. – Он с любовью покачал ее. – Почему не сказала мне?
– А почему ты молчал?
– Моя драгоценная девочка, ты не была готова услышать это.
– Я сама не понимала, что это значит, пока… странные вещи не стали происходить со мной: хотелось то плакать, то смеяться без причины; была счастлива, когда следовало грустить, и грустила, когда нужно было быть счастливой, уверяя себя, что все это из-за ребенка… но после некоторого времени пришлось признать правду.
– Которая заключалась в?..
– В том, что чувствовала себя только наполовину живой, когда тебя не было рядом, Торн. И хотела… хотела…
– Чего, Лайза?
– Хотела, чтобы ты делал со мной все то, что… с кем-либо другим показалось бы невыносимо отвратительным.
– Немедленно в постель, любимая.
Пролетели три полных блаженства медовых недели, и Торн получил от полковника поручение, о котором не мог рассказать Лайзе. Она только знала, что он отправляется в Нью-Джерси, и ее сердце печально сжалось.
До тех пор, пока они жили в Нью-Йорке, погруженные друг в друга и ведущие легкомысленный образ жизни, ей удавалось морочить себе же голову, что муж не по другую сторону борьбы, разрывавшей на части ее страну.
– А можно поехать с тобой? – был ее первый импульсивный вопрос, с ответом, заранее известным, что это невозможно, еще до того, как увидела отрицательное покачивание его головы.
– Не только потому, что это военное дело, моя любовь. Я не могу позволить тебе путешествовать, потому что мы будем передвигаться очень быстро, верхом на лошадях. В твоем положении… Нет, – быстро закончил он, как будто в течение минуты обдумывал также и свои желания. – Не может быть и речи.
– В таком случае, – немного раздраженно сказала Лайза, – хочу, чтобы ты устроил мне поездку домой к семье. Навестить, – добавила поспешно, заметив его изменившееся лицо. – Если нельзя с тобой, то лучше быть с ними, чем жить здесь одной. Я могла бы медленно ехать в карете без всякого вреда для ребенка, взяв с собой Тилли, а может быть и Льюиса тоже, раз уж ты не берешь его.
– Не хочется отказывать тебе, Лайза, но придется, – тихо ответил Торн. – Это небезопасно: в Нью-Джерси идут слишком активные действия с обеих сторон, были случаи проявления жестокости… Если тебя не будет сопровождать большее количество охраны – а это делается только на законных основаниях, – ты не будешь в безопасности. Возможно, ее не будет даже в собственном доме: эти головорезы сначала действуют, а потом уже смотрят в документы.
– Хочу поехать домой на Рождество, – всхлипнула Лайза. – Поеду домой – ты не можешь удерживать меня здесь против моего желания.
Они сидели в гостиной во время обсуждения этого вопроса, постепенно стала назревать ссора. Оба вскочили на ноги.
Услышав ультиматум Лайзы, Торн без особых церемоний, взяв ее на руки, понес в спальню, которую они теперь делили на двоих.
Тилли раскладывала по ящикам свежевыстиранное белье. По сигналу капитана она быстро и тихо удалилась.
Торн опустил Лайзу на ноги.
– Давай договоримся, – предложил он очень решительно. – Ты остаешься дома, пока я буду в отъезде, или приставлю к тебе стражу, которая будет следить за тобой все двадцать четыре часа в сутки.
Не отвечая, она подошла к окну и стояла там, глядя вниз на булыжную мостовую. Повернувшись, готовая возобновить ссору, Лайза почувствована внезапный толчок в животе и с удивлением посмотрела на него. Он повторился – все стало ясно.
– Торн, ребенок шевелится.
Он бросился к ней, стремясь увидеть, почувствовать и разделить с ней такую большую радость. Восхищаясь этим чудом, Торн обнял ее.
– Лайза, прости, что все так складывается. Она обняла его за шею.
– И ты прости меня тоже, если была неблагоразумна. Ты прав: конечно, нельзя рисковать ребенком.
После отъезда Торна жить в городе стало труднее: прогуливаясь с Тилли по улицам, Лайза постоянно чувствовала, что это вражеская территория, а муж – враг ее народа.
Через несколько дней после Рождества Нью-Йорк был взбудоражен неожиданным нападением генерала Вашингтона на наемников в Трентоне. Лайза, открыв бутылку шампанского, пила тост за тостом с Тилли в маленькой гостиной за славную победу американского лидера. Они, однако, не осмеливались показывать свое торжество за пределами их комнат, и даже там вели себя тихо, так как в этом доме снимали квартиры и другие британцы.
