— Венкатачалам…
Она узнала это животное по необычной длине ног: Венкатачалам, парадный слон Дюпле, его любимый слон. Перед отъездом он поручил заботиться о нем брахманам храма Кришны. Жанна дала знак носильщикам остановиться. При звуке ее голоса один человек из толпы обернулся и поспешил к паланкину. Это был Ананда.
— Мемсахиб! Я же вам говорил! Горе, горе нам! Буря опустошит сад, который был до сих пор нашим миром! Этой ночью Венкатачалам отправился в обитель Ямы…
Услышав последнее слово, Жанна прикрыла глаза и сжала рукоятку зонтика. Яма, бог смерти, первый из людей, познавший кончину, владыка Загробного мира, рая на горе Меру, где он ожидает души умерших, судит их и посылает назад на землю в том облике и в те условия жизни, каких они заслужили. После отъезда Дюпле жрецы сделали из Венкатачалама священное животное; они вполне могли отравить его, чтобы посеять панику.
Ананда нервно приглаживал усы, его смуглое лицо приобрело землистый оттенок. Несмотря на протесты Мариан, Жанна настояла на том, чтобы подойти к животному. Нанятые крестьяне прокладывали ей дорогу в толпе. Вокруг стоял сильный трупный запах; от него стало бы дурно даже самым закаленным солдатам. Но она, не дрогнув, пошла вперед.
Черные трещины, образовавшиеся в шкуре Венкатачалама, уже кишели насекомыми. Его окоченевший хобот протухал в грязной воде священного пруда. От былого великолепия остались лишь синие и красные рисунки, которыми жрецы украсили его голову и бивни после отъезда Дюпле. Сегодня вечером хищные птицы устроят в его честь торжество, если брахманы не примут более мудрого решения — немедленно сжечь труп. В прошлое ушли золотые и серебряные попоны, шелковые кисти, погонщики в тюрбанах. Парад окончен. Рядом с этой поверженной, уже разлагающейся тушей животного умирала и частица самого Пондишери. Ананда простерся перед Жанной Карвальо. Она прошла мимо, не удостоив его взглядом. Жанна вернулась к паланкину и приказала испуганным носильщикам и слугам покинуть город как можно скорее. Она посмотрела в лицо Мариан, ища успокоения в ее обычном равнодушии. Но та, вопреки обыкновению, была очень взволнована, не сводила глаз со своего веера, судорожно теребила рукой корсаж. Жанна отвернулась.
Вскоре они оказались за пределами города. Постепенно вернулось спокойствие, а с ним и красота мира.
Они миновали зеленые рисовые поля, песчаные дороги, сады, где росли всевозможные плодовые деревья: и европейские, и американские, — их привозили суда Компании. Кортеж приближался к райскому Уголку Цирцеи. Пройдя лье, носильщики сменились. Жанна воспользовалась заминкой, чтобы взглянуть на город издалека: на красные и белые здания среди пальм, на крыши пагод. Море вот уже две недели было спокойным, небо — ясным и чистым; на горизонте виднелись лодки, плывущие к острову, поросшему кокосовыми деревьями.
В эту минуту Жанна Карвальо отдала бы весь Пондишери за глоток арака. В паланкине не было спиртного; она велела новым носильщикам поторопиться, и еще до полудня они добрались до Уголка Цирцеи.
* * *
Праздник медленно растворялся в наступающем вечере. Бал должен был начаться ближе к ночи.
— Целый час, — вздыхала Мариан, — еще целый час бродить по саду между опустевших столов со стаканами, полными нагретого солнцем лимонада, и китайскими салфетками, с которых слуги-индийцы подбирают едва надкушенные пирожки.
Эту вечность надо было чем-то заполнить, например, побродить под изящными деревьями топа, как здесь называют парки, полюбоваться своим отражением в бассейнах, пережить малоубедительные ухаживания гостей Жанны.
Теперь, когда отблески солнца побледнели на муаровых платьях, день стал казаться бесконечно длинным. Разве на этом балу может быть что-то новое? Увы, Мариан слишком хорошо знала общество Пондишери: почти всегда одни и те же люди, одни и те же игры, напудренные лица и парики, сапфиры на пальцах вместо рубинов, которыми хвастались в прошлый раз, золотая парча вместо серебристого шелка, в котором щеголяли на предыдущем празднике. Пондишери не хватает фантазии, подумала Мариан. Французский стиль, блеск, темперамент — все это выродилось, на всем лежит печать усталости, какой-то странной болезненности. Может быть, стоит подумать о том, чтобы отправиться в другие края? Но как? Ведь и она попала в сети колонии, погрязла в этом механическом повторении, в удовольствиях и спекуляциях. Донесшийся издалека стук копыт прервал ее размышления. Наконец что-то новенькое…
Она не могла сдержать любопытства, выбежала на посыпанную песком аллею, осененную тонкими листьями филао, и свернула за угол, туда, где проходила дорога. Вскоре из темноты появилась карета, позолоченная и украшенная французским гербом. Скрипя колесами по песку, она остановилась на холме. Подбежали лакеи-метисы в ливреях из белого муслина, отогнули подножку, распахнули дверь.
Это приехал губернатор де Лейри, назначенный вместо Дюпле, — эдакая раскрашенная карикатура, вся в лентах и орденах. Больше всего губернатора заботила собственная импозантность, внешний вид, в котором главная роль отводилась парикам. Он даже изобрел метод разглаживания морщин на лице, натягивая кожу на затылке. Правда, хранил этот метод в тайне. Де Лейри раздражал всех своим высокомерным и церемонным поведением, и приглашали его исключительно из приличий. Мариан лихорадочно искала способ избежать общения с этим несносным человеком, когда вдруг за его спиной при свете факела появилась фигура, которую она поначалу приняла за молоденькую женщину. Бледное лицо, нежные розовые щеки, блестящие холодной голубизной глаза и довольно жесткая улыбка. Мариан приподнялась на цыпочки, чтобы получше разглядеть, но тут лакеи вдруг расступились, и она поняла, что это очаровательное существо — мужчина, но мужчина необычайно изящный, стройный, легкий, грациозный, облаченный в белый с золотом костюм. Он подошел к крыльцу, держась чуть позади губернатора, — поведение деликатное и одновременно достойное принца. Мариан пошла было следом, но остановилась как зачарованная. В дверном проеме освещенная факелами появилась Жанна. Сцена напоминала китайский театр теней. Мужчина склонился к ручке, дама сделала реверанс, ночная бабочка заплясала в окне гостиной.
Это было и впрямь что-то новенькое. Мариан затрепетала. Ей захотелось стать героиней волшебной сказки: чтобы в эту минуту заиграли скрипки, начался бал, объявили менуэт, или павану, или чакону, или пассакалью, — неважно что, но только чтобы начали танцевать, чтобы ее заметили, чтобы она смогла блеснуть, чтобы ее, наконец, пригласили.
