Обдумав это, я решила, что отец прав, и отправилась к себе, чтобы написать письмо. Оно далось мне нелегко, потому что Рут, которой я его адресовала, никогда меня особенно не жаловала, и я представляла себе, каким ударом для нее может быть это известие.
В конце концов я сочинила короткое и очень сдержанное послание, предоставив ей самой делать выводы из того, что в нем сообщалось.
«Дорогая Рут,
Я пишу, чтобы сказать вам, что я жду ребенка. Мой доктор заверил меня, что никаких сомнений в этом быть не может, поэтому я подумала, что семья должна узнать о предстоящем появлении на свет ее нового члена.
Я надеюсь, что сэр Мэттью окончательно оправился от своего недавнего приступа. Я уверена, что он будет рад узнать, что у него скоро будет еще один внук — или внучка.
Я себя очень хорошо чувствую и надеюсь, что вы тоже.
Передайте всем мои наилучшие пожелания.
Ваша невестка, Кэтрин Рокуэлл».
Через два дня пришел ответ от Рут.
«Дорогая Кэтрин,
Ваша новость стала для нас приятным сюрпризом. Сэр Мэттью говорит, что вы должны немедленно вернуться в Киркландское Веселье, потому что нельзя допустить, чтобы его внук появился на свет где бы то ни было еще.
Пожалуйста, не отказывайте ему в его просьбе, иначе он будет очень огорчен. В нашей семье существует давняя традиция, по которой все ее дети рождаются в этом доме.
Очень прошу вас поскорее сообщить мне, когда вас можно ждать, чтобы я могла все подготовить к вашему приезду.
Ваша золовка, Рут».
Сэр Мэттью тоже написал мне, и в его письме была искренняя радость по поводу того, что он узнал. По его словам, он скучал по мне и очень ждал моего возвращения.
«Ты не должна разочаровать меня, моя дорогая, — писал он. — Ты должна вернуться в Киркландское Веселье».
Я знала, что он прав, — я должна вернуться.
* * *
На станции меня встречали Рут и Люк. Их приветствие было теплым, но я не думала, что они действительно рады меня видеть. Рут, как всегда, была очень спокойна, тогда как Люк, как мне показалось, до некоторой степени утратил свою беззаботность. Должно быть, ему было очень несладко оттого, что приходилось проститься с давно взлелеянной им мечтой стать хозяином Киркландского Веселья. Для него ребенок, которого я носила, был, наверное, узурпатором наследства, на которое он рассчитывал с момента смерти Габриэля. С другой стороны, его отношение к будущему кузену зависит, конечно, оттого, насколько сильна была его мечта получить Киркландское Веселье…
Сэр Мэттью и тетя Сара вышли мне навстречу в холл. Они обняли меня с такой осторожностью, словно боялись, что я могу рассылаться на куски от их прикосновения.
— Я ведь не хрустальная ваза, — сказала я им, и они оба рассмеялись.
— Это такая замечательная новость, — пробормотала тетя Сара, вытирая глаза, хотя слез в них я не заметила.
— Это так много значит для всех нас, — сказал сэр Мэттью. — Это большое утешение после того, что случилось.
— Да, мы как раз говорили это Кэтрин по дороге, — вставила Рут. — Правда, Люк?
Люк улыбнулся своей прежней веселой улыбкой.
— Правда, Кэтрин?
Вместо ответа я тоже улыбнулась.
— Я думаю, Кэтрин устала с дороги и хотела бы сразу пойти к себе, — сказала Рут. — Хотите, я велю принести вам чаю?
— Это было бы замечательно, — ответила я.
— Позвони горничной, Люк. Пойдемте, Кэтрин. Ваши вещи уже наверху.
Сэр Мэттью и тетя Сара пошли наверх вслед за нами.
— Я выбрала вам комнату на втором этаже южного крыла. Подниматься на самый верх дома вам теперь ни к чему, а кроме того, это очень приятная комната.
— Если вам она не понравится, — поспешил добавить сэр Мэттью, — вы нам обязательно скажите.
— Вы очень добры ко мне, — пробормотала я.
Мы прошли через площадку, на которую выходит галерея менестрелей и поднялись еще на один пролет на второй этаж. Там мы оказались в коротком коридоре, в котором было две двери. Рут открыла одну из них, и я увидела свою новую комнату.
Она была очень похожа на ту, в которой я жила с Габриэлем. Как и во всех спальнях в доме, там была широкая кровать под балдахином на четырех деревянных столбиках, только полог по бокам ее был не красным, как в нашей спальне, а голубым — под цвет шторам на окнах и ковру. Кроме кровати в комнате стояли внушительных размеров шкаф для одежды, несколько стульев и кресел, небольшой стол у окна и дубовый комод, над которым висела латунная грелка для ног. В ее полированной поверхности красными отблесками отражались стоящие на комоде розы.
— Думаю, вам здесь будет удобно, — сказала Рут.
— Боюсь, что я доставляю вам слишком много хлопот, — ответила я.
— Это тебе, моя милая, придется скоро похлопотать ради всех нас, — сияя улыбкой, сказал сэр Мэттью. — Мы так рады, так рады… Теперь Доверел Смит, как хочет — хоть заклинаниями, хоть как — но должен продержать меня в живых, пока я не увижу своего внука.
— Вы уже решили, что это должен быть мальчик.
— Конечно, дорогая моя, у меня и сомнений никаких нет. Тебе суждено производить на свет сыновей.
— Ты должна прийти посмотреть мои гобелены, Хейгэр, — вдруг вмешалась тетя Сара. — А я тебе еще и колыбель покажу. В ней все Рокуэллы спали.
— Ее, кстати, надо будет привести в порядок, — практично заметила Рут. — И это не Хейгэр, тетя Сара, а Кэтрин.
— Ну конечно, это Кэтрин, — с достоинством сказала тетя Сара. — Как будто я не знаю! Мы ведь с ней очень дружим. Ей так понравились мои гобелены.
— Я думаю, Кэтрин пора отдохнуть, — Рут посмотрела на отца и многозначительно кивнула в сторону тети Сары.
— Да-да, мы не должны утомлять ее, — подхватил сэр Мэттью, беря сестру за руку и подводя ее к двери. — Мы поговорим с ней потом, когда она отдохнет.
Когда за ними закрылась дверь, Рут вздохнула.
— Боюсь, она становится немного надоедливой, — сказала она. — С ней все труднее разговаривать — она все путает. Странно, что при том, что она помнит все наши дни рождения и многое другое, она не всегда знает, с кем из нас она в данный момент разговаривает.
— Наверное, это естественно в таком возрасте.
— Я надеюсь, что не доживу до такого. Есть поговорка: «Любимцы богов умирают молодыми».
Я сразу вспомнила Габриэля. Был ли он любимцем богов? Не думаю, что нет.
— Пожалуйста, не говорите о смерти, — сказала я.
