– Я хочу ее как женщину, но еще больше мне нужна ее дружба, – пояснил Вильерс. – Боюсь, вы проиграли эту партию. Как, вы сказали, ваше имя? Вы врач, да? Мне уже лучше, доктор, спасибо. – Он взял белую королеву, положил к себе на подушку, закрыл глаза и что-то пробормотал.
– Что вы сказали? – наклонился над ним Элайджа.
– Боже, что за глупцы эти смертные, – повторил больной, не открывая глаз.
Бомон оторопел: как может несчастный, сгорающий от жара, цитировать Шекспира? Он приложил тыльную сторону ладони ко лбу Вильерса – жара не чувствовалось. Тогда самого Бомона бросило в жар, но уже от гнева.
Больной снова открыл глаза.
– Не забудьте выпустить из комнаты Бетси, когда соберетесь уходить, – проговорил он.
– Бетси? Вы сказали «Бетси»? – изумился гость.
– Да, это моя собака, которая скрашивает мне одиночество. Ей нужно погулять.
– Бетси – не ваша собака, Вильерс, а моя, – сдерживая гнев, возразил Бомон. – К тому же она издохла много лет назад.
Глаза Вильерса широко открылись.
– Так это вы, Бомон? – изумился он. – Значит, у вас была и женщина, и собака? А сейчас вы женаты на трактирщице? Ну и везет же этим скотоложцам!
– Нет, я не женат на трактирщице, – покачал головой гость. – Выпейте-ка еще воды.
Видимо, что-то в его голосе подействовало на больного отрезвляюще, потому что тот замолчал и задумался. При этом он выпил целый стакан воды, который ему протянул Элайджа.
Взяв из рук Вильерса опустошенный стакан, герцог Бомон нагнулся и поднял свой плащ.
– Бетси и Джемма, – донеслось с кровати, – разве это не все, что нужно человеку?
И Элайджа уже в который раз за свою жизнь осознал, каким ничтожным может быть это «все».
За дверью его поджидал Финчли.
– Он выпил пять стаканов воды, – сообщил герцог. – Наверное, теперь ему понадобится ночной горшок, но я не готов оказать ему такую услугу, поэтому оставляю это вам.
– О, благодарю вас, милорд! – со слезами на глазах произнес Финчли. – Вы придете к нам еще?
– В случае необходимости – непременно, – сурово поджав губы, ответил Элайджа. – Пошлите за мной, если возникнут осложнения. Так вы говорите, что у него не бывает жара по утрам?
Финчли кивнул.
– Ему нужно выпивать по пять-шесть стаканов воды в день, – продолжал герцог. – Он нуждается в достаточном количестве жидкости.
– Обязательно, ваша светлость! Все сделаем, как надо, – заверил камердинер, умоляюще складывая руки: – Только навещайте его, пожалуйста…
– Если во мне возникнет нужда, я приду.
13 июля
Гневливость была чужда миролюбивой натуре Поппи, но сейчас ярость жгла ее грудь, словно раскаленный уголек. Это чувство вспыхнуло, когда Флетч прислал записку, в которой сообщал о намерении навестить жену.
«Навестить»! Прошло целых два месяца, как Поппи ушла, и вот наконец он решил ее «навестить»!
Что она ему сделала плохого? Ничего – просто всем сердцем любила его.
– И он меня когда-то любил, – сказала молодая герцогиня своему отражению в зеркале.
После свадьбы она старалась поддерживать высокий, соответствующий ее новому положению уровень во всем – она подкрашивала губы, даже выходя к завтраку, и никогда не появлялась на людях dishabille.[9]
Но невысказанные требования мужа давили на Поппи постоянно. «Наверное, во мне слишком мало французского, – решила она, – он хочет, чтобы я была похожа на француженку, хоть я ею не являюсь».
На деле ее отношения с мужем стали напоминать отношения с леди Флорой, но мать требовала от Поппи совсем иного, нежели Флетч. «Будь красивой, будь сильной, будь послушной», словно говорила она дочери. В то же время Поппи внушалось, что самого главного она добиться не в силах. «Ты никогда не будешь столь же красива, как я, – не раз говаривала маман. – Тебе недостает моего обаяния. Это я должна была выйти за герцога».
Вдруг в голову Поппи пришла ужасная мысль: а что, если она никогда не любила Флетча по-настоящему, а просто подчинилась приказу матери выйти замуж за герцога, в то время как Флетч оказался единственным холостым обладателем этого титула? Поппи задумалась – действительно, все остальные герцоги, которых она встретила в Париже после своего первого выхода в свет, были женаты.
Нет, надо признать, что она совсем не понимала мужа, даже, пожалуй, не знала, что он за человек. Как в таком случае она могла считать, что искренне любит его? Неожиданная догадка слегка ослабила то ужасное напряжение, в котором находилась Поппи, – действительно, она только думала, что любит Флетча, а на самом деле обманывала сама себя…
Что касается леди Флоры, то выбора не было: каждая дочь обязана любить свою родительницу, как бы та ее ни разочаровала. А вот Флетч – его можно не любить, и пусть себе сердится и досадует сколько хочет!
«Я должна сделать свой собственный выбор, – подумала Поппи, – должна решить, как поступить со своей жизнью». Оскорбленное сердце подсказывало ей: не возвращайся в дом Флетча, прекрати попытки ему угодить и не старайся его полюбить.
Чего ей хотелось больше всего на свете, так это возможности быть просто Поппи, а не герцогиней Флетчер.
Решено, так и будет!
Тотчас множество идей хороводом закружились у нее в голове – столько дел можно переделать, столько книг прочесть, столько интереснейших мест посетить! От радости у Поппи даже случилось легкое головокружение – ах, она совсем не хочет быть герцогиней, ей достаточно просто быть самой собой.
Она может жить одна – посмотрите на Джемму, которая в свое время оставила мужа и стала жить отдельно! Поппи наверняка справится не хуже. И еще можно путешествовать!
В ее воображении замелькали волнующие виды Парижа, берега могучего Нила, дикие просторы обеих Америк…
Размышления Поппи прервал негромкий стук в дверь, и заглянувшая в комнату горничная сказала:
– Его светлость герцог просит его принять.
Поппи привычно потянулась к помаде, чтобы подкрасить губы, но отдернула руку. Зачем краситься, стараться быть красивой, ведь она никогда не любила Флетча?..
Спускаясь по лестнице в гостиную к мужу, Поппи поймала себя на том, что улыбается. Как давно она уже не улыбалась в его присутствии? Наверное, больше года. Подумать только, сколько времени она отчаянно пыталась понять, как угодить Флетчу, как вернуть его любовь!
Однако даже в ее новом душевном состоянии Поппи было нелегко переступить порог гостиной – помня, как Флетч красив, она с трудом сохраняла присутствие духа, хоть и убеждала себя, что теперь красота Флетча не имеет для нее никакого значения.
С черными, как эбеновое дерево, блестящими волосами, прямым носом и миндалевидными глазами, придававшими ему немного экзотический вид, Флетч действительно был чертовски хорош собой. Наверное, зная это, он сразу взял требовательный тон.
