– Ваше высочество, простите мне любопытство, но о чем вы молились, когда вернулись? – тихо проговорила я. – Вы казались такой огорченной…
Она потрясла головой, словно отгоняя непрошеные мысли.
– Я чувствовала, что совершенно запуталась. Знаешь, с молитвой все становится немного яснее.
– Да, – подтвердила я, хоть и не припоминала, чтобы молитвы мне помогли. – И стало?
– Нет. Не совсем. – В глазах принцессы стояли слезы. – Ох, Метта, мне так одиноко!
Я порывисто взяла ее руки в свои. Глаза щипало от слез. Впрочем, я не стала настаивать, чтобы она мне доверилась, а попыталась ее подбодрить:
– Я скрашу ваше одиночество.
Она порывисто сжала мне пальцы, затем откинулась в кресле.
– Видишь ли, мне необходимо принять важное решение, Метта. Я попробую объяснить тебе, в чем дело.
Я согласно кивнула и указала на образ.
– Ваше высочество, я буду так же молчалива, как Пресвятая Дева.
Екатерина с мягкой укоризной подняла бровь.
– Иногда ты бываешь слишком непочтительна, Метта, – с оттенком неудовольствия сказала она. Мне хотелось напомнить ей, что я не имела счастья получить монастырское воспитание, но вместо этого я напустила на себя сокрушенный и кающийся вид. – Я не была счастлива в монастыре, – заметила принцесса, будто читая мои мысли. – Но я благодарна монахиням за то, что они научили меня отличать праведное от неправедного. Жаль, никто не сделал того же для матери и брата. – Я удивленно взглянула на нее, и Екатерина торопливо продолжила: – Это правда. Они друг друга стоят. По крайней мере, я так думаю. В Луи я пока не разобралась. Он не стал со мной откровенничать, но мне не следует его судить, пока не пойму, в чем дело. Я молилась, чтобы мне указали причину.
Полено в очаге рассыпалось снопами искр.
– Понимаешь, Луи сказал, что не допустил моего брака с королем Генрихом из-за того, что не желает видеть меня связанной с безбожным развратником. До него дошли слухи из Англии о том, что Генрих ведет развратную жизнь. Луи якобы хотел спасти меня от стыда и унижения. Ну, разумеется, я горячо его поблагодарила, но спросила также, не имеет ли к этому отношения требование Генрихом земли и денег. Луи разозлился и заявил, что это пустяки. Когда я выразила обеспокоенность тем, что отказ от договора может спровоцировать вторжение англичан, он рассмеялся: мол, Генрих не посмеет вторгнуться во Францию, а если посмеет, его прогонят обратно до моря. «Англия – ничтожная страна, и Генрих – недоразумение, а не король, – заявил мой брат. – Его отец был узурпатором, и сын будет за это расплачиваться. Я не отдал бы ему теннисный мячик, не говоря уже – мою сестру в жены!» Я не верила своим ушам, Метта. Я ведь сама слышала, как Луи сказал матери, что саботировал договор нарочно, мол, Генрих жаден до власти и хочет на мне жениться только для того, чтобы претендовать на французский престол. Тогда брат ни словом не обмолвился о спасении меня из лап развратника, его волновало только сохранение собственного наследства. Нет, я его ни в чем не виню, но почему он так непоследователен?
– Вы сообщили ему о своих подозрениях насчет королевы? – спросила я.
– Нет, я не была столь прямолинейна, – вздохнула Екатерина. – Впрочем, я официально выразила свою преданность ему как наследнику Франции. Он растрогался, когда я встала на колени и поцеловала ему руку. Он сказал, что я, женщина, обязана подчиняться матери, но просил помнить, что он всегда будет на страже моих интересов. Думаю, у него есть свои опасения насчет королевы. Он ей не доверяет, хотя очевидно, что он не доверяет вообще никому. Какая путаница! Похоже, у всех есть свои тайные замыслы, и все планы так или иначе связаны со мной. Я сама чувствую себя как теннисный мячик, упомянутый Людовиком, – неизвестно, где я окажусь от удара кого-нибудь из игроков.
– Где бы вы ни оказались, ваше высочество, я первой откликнусь на ваш зов, – сочувственно кивнула я.
Екатерина обняла меня и нежно поцеловала в щеку.
– Ох, Метта, ты мне ближе, чем все мои родные! Надеюсь, ты останешься со мной, куда бы я ни отправилась. Знаешь, мне хочется взглянуть на Англию. Если честно, я начинаю верить, что любой брак, даже за королем-недоразумением, будет лучше жизни среди вероломных Валуа!
Свадьба Бонны д’Арманьяк и Карла Орлеанского состоялась сразу же после Пасхи и стала главным событием весны. Жених, хоть и не унаследовавший обаяния покойного отца, был юношей чувствительным и серьезным, весьма увлеченным поэзией и музыкой. Сам граф д’Арманьяк, человек честолюбивый, активный и сведущий в политике, желал возглавить фракцию орлеанистов. Когда герцог Орлеанский привез ново испеченную герцогиню во дворец Сен-Антуан и к ним присоединились ее родители, все четверо приступили к обустройству эффектного и пышного двора, куда вскоре потянулись вельможи из дворца Сен-Поль.
Тем временем Екатерина приходила в отчаяние от собственного бессилия.
– Если бы королева и дофин перестали ссориться друг с другом, они смогли бы действовать сообща во благо страны! – воскликнула она однажды, вернувшись после бесплодного визита в покои брата. – Они с матерью опять поругались, и Луи умчался в Мелён, призвав туда остальных принцев крови. Разумеется, мать пришла в ярость и в отместку решила вернуть ко двору Маргариту – а от меня ожидает, что я буду любезна и мила с дофиной. Но если я буду ласкова с Маргаритой, Луи обвинит меня в предательстве, так что нам остается одно: доставай склянки с лекарствами, притворюсь больной.
Будь Екатерина вольна покидать дворец, она отправилась бы в Мелён вслед за братом, но без позволения матери принцесса не смела и лошадь из конюшни вывести. Поэтому, верная своему слову, она не выходила из спальни, отказываясь впускать даже духовника и дозволяя посещение лишь мне.
Весть об этом дошла до ушей королевы. На следующий день явился королевский лекарь, мэтр д’Эрсей, облаченный в черную мантию. Екатерина хотела отказать в приеме и ему, но все же, поддавшись моим уговорам, нанесла на лицо свинцовые белила и с изможденным видом улеглась в кровать под балдахином. Визит, к счастью, был недолгим. Самоотверженно понюхав и попробовав на вкус мочу пациентки, мэтр д’Эрсей с благопристойного расстояния задал принцессе несколько вопросов и удалился, заверив нас, что у нее острый приступ расстройства пищеварения, вызванный, вероятно, употреблением незрелых плодов. Для столь важного ученого мужа он прискорбно мало ведал о том, что едва зазеленевшие деревья еще не скоро принесут плоды, зато его отчет позволил Екатерине провести несколько дней вдали от двора.
