— Зато Спинтон — счастливчик. Октавия тихо засмеялась:
— Ты единственный знаешь, какое испытание его ожидает.
— Его единственное испытание — это научиться ждать. Под его пристальным взглядом она вспыхнула, как глупенькая школьница.
— Врун!
Он сжал ее плечи, и Октавия чуть не застонала от этого сильного и мягкого прикосновения, которое полностью снимало внутреннее напряжение.
— Я никогда не лгал тебе.
— Ты просто забыл! — возмутилась она.
— Когда?
— В тот день, когда ты сказал, что знаешь, что происходит между мужчиной и женщиной.
У него слегка порозовели щеки.
— И тогда я не лгал. Я действительно знал.
— Но не на собственном опыте. Он пожал плечами:
— Ну да. Один раз я в костюмерной наткнулся на Мэри Магуайр и Джимми Тейлора.
Октавия расхохоталась:
— Тебе действительно повезло!
Норт страшно удивился. Он стоял и таращился на нее.
— Но ты тоже не была знатоком. Да, не была.
— Я об этом и не заикалась. Улыбка у него погасла, но не исчезла.
— Кажется, мы еще не раз вспомним про ту ночь.
— Не сомневаюсь.
Потом они молча смотрели друг на друга. Норт отпустил ее плечи, как будто не желая удерживать.
— Давай лучше как-нибудь сядем рядком и все обсудим.
— Давай.
Они вовремя успели договориться, потому что в комнату ворвался Спинтон. Он тащил за собой Беатрис, которая была готова выслушать их план, в котором уделялось место и ей. И Спинтон, и Беатрис выглядели как дети, которым пообещали заманчивое приключение. Октавия даже позавидовала им.
Чуть ли не на каждом предложении Спинтон перебивал Норта своими комментариями. Норту потребовалась вся выдержка, чтобы не нагрубить графу.
В конце концов из них двоих Норт оказался терпеливее. Он был таким же терпеливым и в ту ночь, когда они улеглись в постель. Октавии хотелось покончить со всем побыстрее. Норт не торопился, чтобы насладиться самому и дать возможность насладиться ей. Эти мгновения навсегда врезались в память.
Он был так ласков и нежен. Его неопытные пальцы действовали, как подсказывал инстинкт. В тот момент, когда он оказался сверху, Октавия уже хотела его. Ей было хорошо, но потом стало больно. Он разрывал ее. Боль длилась и длилась. Тело стало деревянным. Когда все кончилось, он вышел из нее. Недовольство улеглось. Стала проходить боль от его вторжения. Тогда Октавия поняла, как ей хочется, чтобы он оставался в ней.
Она заплакала. Ему показалось, что это от пережитого страха. Он стал успокаивать ее и ласкать. Ему было невдомек, что его тело значило для нее больше, чем удовольствие, получаемое от рук. Чувствовать его в себе было потрясающе, воспоминание об этом ощущении грело ее все эти годы. В тот момент они превратились в единое целое. Октавия самодовольно улыбнулась. Норт был у нее первым, а она — у него. Первой женщиной, которая узнала, что значит принадлежать этому великолепному, по-настоящему преданному мужчине. Не важно, кто там еще у пего был, не важно, за кого она выйдет замуж, она всегда будет принадлежать ему.
А он всегда — всегда! — будет ее.
Гайд-парк в пять часов пополудни становился местом сбора для тех, кто принадлежал к сливкам светского общества. Именно поэтому Норт всегда избегал его.
— Просто сумасшествие какое-то, — пробормотал он, озираясь вокруг. Лошади, всадники, кареты так и мелькали перед глазами.
Норт услышал, как Октавия засмеялась в ответ, а потом ее гнедая кобылка оказалась под боком у его серого мерина.
— Н-да, слегка многолюдно, но не беспокойся. Ты скоро привыкнешь.
Норт прищурился:
— И не собираюсь.
— Почему? Потому что кто-нибудь подумает, что ты пытаешься забраться выше, чем тебе положено?
Он ослышался или это ее обычная шутка? Сдвинув брови, Норт посмотрел на Октавию:
— А тебя не беспокоит, что кто-нибудь подумает, что ты опускаешься ниже, чем тебе положено?
Она насупилась:
— Не глупи! Я не стыжусь тебя.
Это походило на правду. Она сидела в седле прямо, с горделиво вскинутой головой, не обращая внимания на толпу.
— Твой дед не согласился бы с тобой.
— Мой дед умер, — напомнила она. Он улыбнулся:
— Я знаю. Я посылал цветы.
Октавия глянула на него, словно не зная — засмеяться или сделать ему выговор.
— Почему ты так суров к покойному?
— Потому что он превратил тебя в другого человека. — Норт имел в виду не только ее положение.
Короткий смешок вспорхнул в воздух.
— Ни в кого он меня не превращал. Я сама выросла. Он мог бы поспорить, но не стал.
— Тебе пришлось пообещать ему слишком много. На этот раз Октавия внимательно посмотрела на Норта и кое-что поняла.
— А что тебе пришлось ему пообещать?
Черт! Он отвел глаза.
— Держаться от тебя подальше.
Она задохнулась.
— Тогда, значит, ты злишься не на мое обещание. А на свое.
— Нет. — Он совершенно бесстрастно встретил ее взгляд. — Я злюсь из-за того, что старый мерзавец думал, будто у него есть право потребовать так много от тебя и от меня. И злюсь на себя зато, что поверил всему, что он сказал обо мне. — Норт до сих пор верил, поскольку все предсказания старого графа сбылись. За исключением того, что Норт ничего не добьется в жизни. Чего-то он все-таки добился. Хотя и сам не вполне понимал, чего именно.
Взгляд Октавии был непреклонным.
— Он был очень добр ко мне. Дед мог бросить меня на произвол судьбы, а вместо этого забрал к себе. Он изменил мою жизнь.
Настала его очередь усмехнуться:
— Он не дал тебе сделать того, что хотелось.
У нее было другое мнение на этот счет. Возможно, она получила то, о чем мечтала.
— Дед избавил меня от участи содержанки.
— Ты ни за что не стала бы содержанкой. Октавия улыбнулась горько и насмешливо:
— И кем бы я стала? Женой?
Он вздрогнул. Как от удара под дых.
— О Норри!
Услышать сочувствие, вызванное чувством вины и раскаянием, было еще тяжелее, чем услышать насмешку. Все, что он смог сделать, — не сморщиться от боли. Ему даже трудно было собраться, чтобы дать Октавии отпор.
Рукой в перчатке она дотронулась до него.
— Норт, прости, пожалуйста.
Он пришел в себя.
— Забудь. Все давно закончилось.
— Ты на самом деле собирался?..
Норт кинул на нее предостерегающий взгляд. У него не было желания продолжать этот дурацкий разговор.
— Я сказал, забудь! Радуйся, я был не настолько глупым, чтобы сделать предложение.
— Мне никогда не казалось, что ты глупый.
